Малез не шелохнулся. Он по-прежнему удобно располагался в своем кресле, закинув ногу на ногу, как человек, который не предполагает уходить еще какое-то время:

— Я мог бы обратиться к кому-нибудь из ваших коллег. И непременно так поступлю, если вы меня выпроводите. Это задержит меня ненадолго, а вам ничего не даст. Так что же? Каждый человек может ошибиться, доктор. Другое дело, если он сознательно упорствует в своем заблуждении.

— На чем вы основываетесь, утверждая, что Жильбер Лекопт был убит?

Эта была капитуляция, причем значительно более стремительная, чем осмеливался ожидать комиссар.

— На целом ряде тревожащих обстоятельств, которые было бы скучно вам перечислять, да и раскрыть которые я пока что не имею права.

— В конечном счете, у меня нет выбора?

— Именно.

Во входную дверь позвонили, и было слышно, как поднявшаяся из погреба служанка шаркает по вестибюлю своими шлепанцами.

— Хорошо. Почему вы пришли к заключению о яде?

— Как мне рассказали, рядом с Лекоптом, когда он отдал Богу душу, никого не было, а на его трупе, кажется, не было обнаружено раны, способной повлечь за собой смерть… Я вижу лишь один способ избавиться от другого человека, не прикасаясь к нему — отравление.

— Бесспорно. Но…

— Как долго Жильбер был уже мертв к моменту, когда к вам обратились за помощью?

Доктор смущенно заерзал на стуле:

— Дайте мне вспомнить… Я прибыл на место к половине первого. Судя по только что начавшемуся трупному окоченению, смерть наступила в одиннадцать тридцать, самое раннее в одиннадцать с четвертью.

— Смерть почти мгновенная, так я думаю?

Знаком врач выразил свое согласие.

— Ничто при осмотре трупа не заставляло заподозрить, хотя бы на секунду, преступное вмешательство?

— Абсолютно ничто.

— Мне, однако же, говорили, что на теле оставались следы от ушиба и царапины на лице?

— Учитывая положение тела у подножия лестницы, иное было бы удивительно.