Она смотрела на него, еще не понимая.

— Прошлой ночью, — добавил он зачем-то.

Ее гнев улетучился на глазах, уступив место сначала потрясению, настоящему шоку, а затем сочувствию. Она смотрела на него глазами, полными жалости. А у него снова сжало горло. Почему-то на память пришли два слова: расчленение тела. Пожалуй, он именно так себя и ощущал сейчас — словно его самого расчленили.

— У меня с ним назначена встреча сегодня вечером.

— С кем? Какая встреча? О чем ты говоришь?

Глаза ее наполнились слезами. Она положила сигарету и взяла его руку. Ее ладонь была мягкой и прохладной. А он наконец почувствовал облегчение.

Только оттого, что сказал ей. В следующий момент потянуло рассказать ей все. Он за этим ведь и шел сюда: покаяться.

— Знаешь, на самом деле это даже смешно. Всю жизнь стоишь на высоких нравственных позициях… как памятник. Потом вдруг появляется кто-то, какой-нибудь умник, и тогда вдруг выясняется, что ты ничем не лучше тех, за кем охотился всю жизнь. Знаешь, я понял: при соответствующих обстоятельствах от человека можно потребовать чего угодно. И он на все может пойти. То есть, выходит, все мы одинаковы. А раз так, какая разница, кого я накажу, кого арестую, а кого выпущу. Если мы все одинаковы.

— О чем ты говоришь?

— Он решил меня шантажировать: жизнь Дункана за секретные документы.

— А ты что? — спросила она дрогнувшим голосом.

— Я не мог этого сделать.

— Кэм!

— Я не прав? Скажи!

— Чего ты не мог сделать?

— Нет, скажи, я не прав?

— Не прав в чем?

— Мы поставим по человеку на каждой станции. На этой платформе я буду один, но на противоположной будут двое наших. А я буду один, как он и велел.

— Кто? Кто велел?

— Да я же сказал тебе. Тот, кто похитил Дункана.