— Иисус проклятый и благословенный, — проговорил Стив, отсмеявшись. — Похоже, все пошло не совсем так, как он запланировал.

Я снова рассмеялась.

— Бедный сукин сын. Знаешь, мне почти его жалко.

— Серьезно?

— Нет. Надеюсь, он обделался.

Мы уже не могли смеяться. Только держаться за стены. Я вытерла глаза, прикончила свой виски и налила еще.

— Давай сюда, — сказала я, протягивая руку за стаканом Стива. — Ты это заслужил. Думаю, ты был готов к тому, что я позову тебя таскать труп. Что, неправда?

Стив поперхнулся виски, закашлялся. Я снова чуть не задохнулась от смеха. Он пролил половину, а мой виски слишком хорош, чтобы так с ним обращаться, но мне было плевать. Давно я не чувствовала себя так хорошо.

— Посмотри на себя. С выпивкой так и не научился обращаться. — Я отобрала у него стакан, подлила виски и направилась к дивану.

— Ты действительно в порядке? — Стив внезапно стал серьезным. — Точно?

— Я уже сказала тебе.

Я плюхнулась на диван, откинулась на подушки и отхлебнула виски, на этот раз медленно смакуя. У меня есть свойство отмечать все изменения — в том, как падает свет, как перемещается центр тяжести тела. Может, завтра я позвоню ма и расскажу, как провела сегодняшний вечер, но сейчас меня ждет отходняк.

— Тогда… — начал Стив и замолчал.

Тогда что я здесь делаю? — хотел он сказать.

Я выпрямилась и произнесла, чувствуя удивительную отчетливость в голове:

— Кое-что для меня прояснилось. Я про расследование.

В ту минуту, когда мир перед мной осыпа2лся, прыгал и вертелся перед глазами, я вдруг увидела, что так отчаянно рвалась заполучить Ашлин — во всем его таинственном и мучительном сиянии. Я осознала в тот момент то, что мы со Стивом должны были заметить добрых двадцать четыре часа назад — что поняла Ашлин, когда после беседы с Гэри ее мечты о папочке разлетелись вдребезги. Когда спасательный круг голоса Гэри настиг ее посреди развалин. Она поняла, где дальше следует искать.

Стив сел на другой край дивана, крутил стакан между пальцами, не пил и смотрел на меня.

— Помнишь, что Гэри сказал по телефону? Когда он сообщил Ашлин о смерти отца, она просто на атомы распалась, а он продолжал говорить, чтобы успокоить ее. Про то, как папочка ее любил, каким он был замечательным. Тебе кажется, что такие слова могли ее утешить, уменьшить ее тоску по отцу? Или лучше было сказать: «Да забудь ты его. У тебя жизнь впереди»?