Он взглянул поверх ее головы на туго набитые пакеты.

– Это все твое?

– Джули виновата! Нам бы стоило отпустить ее и Люка. Она хотела посмотреть работы уличных художников.

– Мы все поедем. С этого момента мы выходим только вместе.

– Хорошо.

Привыкай, напомнила она себе.

– Только вместе.

Может быть, им не следовало так горячиться, но Лайла подумала – как же хорошо выйти всем вместе на улицу, прогуляться! Они шли вдоль моста, под которым текла река. Джули хотелось увидеть побольше картин, которые художники выставляют на улице.

– Она так умно всегда говорит, когда рассуждает об искусстве, – тихонько поведала Лайла Люку.

– Я тоже мало что понимаю. Но вот эта картина, на которую они сейчас смотрят, мне нравится!

Лайла вгляделась в изображение: тихий двор – и цветы, много цветов, они выплескиваются из горшков на фоне стен, покрытых грубой штукатуркой. На картине разыгралась маленькая драма: малыш склонил голову над разбитым горшком, а в дверях стоит женщина.

– Как она по-доброму улыбается, – заметила Лайла. – Ей надо бы рассердиться, но она не может сердиться на своего малыша. Она просто заставит его убрать черепки, а потом они вместе пересадят цветы в другой горшок.

– Я бы сказал, ты понимаешь все куда лучше меня. Тоньше. Писательница, конечно! Но я вижу, что Джули это тоже понравилось достаточно, чтобы она взглянула и на другие работы этого художника.

– А твоя работа? Надо пройтись по пекарням, почерпнуть здешнего опыта, не помешает!

– Я уже заскочил пораньше с утра в пару мест. Попробовал любопытный рожок с шоколадом, получил наводку на несколько тайных пекарен.

– Что в них тайного?

– О! Они вдали от проложенных троп. Там начинают печь пирожные для кафе по ночам. Официально их не продают частным лицам, но случается все.

– Ночная охота за тайными пекарнями. Впечатляет. Я – за! Джули говорила, ты собираешься открыть вторую пекарню?

Она взяла его под руку, и они пошагали неспешно мимо художников, холстов, мольбертов, ведя беседу. Вскоре их догнала раскрасневшаяся от успеха Джули.