Я смотрю на свое отражение на дне пустого бассейна: размытый портрет, покачивающийся над нимфами и богами. Это я. Я прожил свою жизнь среди людей, которые возвышались над нами как боги. Когда меня не станет, их имена и лица останутся жить в камне. Мое — исчезнет навсегда.

Если только…

Так восстал ли Крисп из мертвых? Правдива ли рассказанная Порфирием история или же это просто ложь, призванная оправдать государственный переворот? Я задаюсь этим вопросом каждый день, вот уже два месяца. И до сих пор не знаю ответа. Иногда, вспоминая те мутные глаза, я говорю себе — нет, этого не может быть, но стоит вспомнить его прощальную улыбку, как я непоколебимо верю в то, что это мог быть только он.

Неужели я прожил целую жизнь, поклоняясь не тем богам? Я ощущаю себя путником, который, приближаясь к концу своих странствий, неожиданно обнаруживает, что все время шел неверной дорогой. Я прошагал слишком далеко от начала пути. И как мне идти дальше, как сделать хотя бы шаг, если я знаю, что этот путь ведет не туда.

Но неужели это так важно? Если Крисп действительно восстал из мертвых, что ж, это действительно чудо, но чудо не отличное от того, что проповедуют христиане: что человек был убит, а Бог вернул его к жизни. Если это подарок Бога, то мы вряд ли его заслужили. Такие люди, как Евсевий и Астерий, используют свою веру как оружие, чтобы разделять мир на тех, кто с ними, и кто против них. Константин, несмотря на все его ошибки, более чем кто-либо другой пытался подарить империи мир. Он полагал, что новая религия поможет ему достичь этой его высокой цели. На мой взгляд, его ошибка заключалась в том, что он был склонен полагаться на христиан, а не на их Бога.

Симмах: христиане темная, злобная секта, запутавшаяся в собственных взглядах. С этим не поспоришь. А если учесть, какие черные дела на совести Астерия и Евсевия, то это еще мягко сказано.

Но неужели в этом мире нет ничего доброго, ничего истинного лишь потому, что дурные люди становятся на путь зла? Должны ли мы пасовать перед жестокими гонителями и палачами, такими как Максенций, Галерий, старый Максимиан?

Я вспоминаю мысль, которую вычитал в книге Александра. Человечность надобно защищать, если мы хотим быть достойны имени человека.

В дверь стучат. По моей спине пробегает неприятный холодок, но это скорее рефлекс. Я готов. В лесу за домом моя гробница уже вырыта, в саркофаге ждет запечатанный сосуд. В нем несколько секретов, которые я хочу унести с собой в могилу — свиток с моими записями, ожерелье Порфирия. Если кто-то когда-то меня найдет, пусть поломает голову над тем, что все это значит. Я достиг конца жизни, и я ничего не знаю.