Выйдя из дома, Эндрю проехал через весь город до Плацы, поднялся в свою комнату и сложил вещи в сумку. У него была смутная надежда, что мать заплатит по счету, но та не позаботилась об этом. Он рассчитался и пошел по парку по направлению к Колесу Колумба. Когда Эндрю добрался до Шестьдесят первой улицы Веста, он увидел там санитарную машину, сгружающую мусор. На тротуаре стоял один полупустой ящик с отбросами. Эндрю опустил в него шкатулку и пошел дальше. Он был совершенно уверен, что ни один человек его не заметил.

Номер 215 был у старого, выложенного кирпичом дома, еще большей развалюхи, если только это возможно, чем жилище Неда. В пропахшем мочой коридоре Эндрю нашел нужный звонок. Квартира 3, Ровена Ла Марш. Он нажал на звонок, и через некоторое время, наружная дверь щелкнула; Эндрю пошел вверх по темной лестнице с викторианскими перилами красного дерева. «Нью-Йорк, — подумал он, — чудо-город Будущего». Было слышно, как вверху лают собаки, маленькие визгливые собаки, тявкающие с бешеным неистовством. Чихуахуа? Когда он добрался до двери Ровены Ла Марш и позвонил, внутри началась настоящая собачья истерия.

Дверь открыла женщина, крупная, лет пятидесяти, в мятом выцветшем голубом халате. Три чихуахуа, продолжая визжать, прыгали вокруг нее. Ее спутанные волосы были выкрашены в сверкающий платиновый цвет. Косметика и помада, наложенные довольно хаотично, создавали странный эффект совмещения, одна на другую, двух масок. Женщина, казалось, не совсем уверенно держалась на ногах, однако улыбалась широкой открытой улыбкой, выдававшей одиночество и желание пообщаться.

— Привет. — Ей приходилось перекрикивать гавканье собак. — Все нормально, дорогие, все нормально. Это друг. — Она сделала рукой неуловимый жест в их сторону, и, удивительно, собаки успокоились. — Привет, — сказала она еще раз, и приглашающая улыбка растянулась еще шире. — Давайте проходите.

И только когда она неуклюже подвинулась, пропуская его, Эндрю удостоверился, что она, не мелодраматически, но пьяна до отупения, когда начинают с маленького глоточка джина — и по нарастающей. «Мисс Ла Марш была отправлена в Белевью на обследование».

— Всегда неприятно, — сказала она, — когда собаки писают повсюду. Я не могу винить их сильно. Если бы ваша мать была законченной лентяйкой и не выводила бы вас в парк погулять, вы бы тоже писали повсюду, не так ли? Простите, у меня нечего предложить вам выпить. Не держу этого в доме. Не прикасаюсь к этому.

Они расположились в гостиной, а чихуахуа сновали у них под ногами, словно бабочки. Все здесь было розовым и голубым и, что только возможно, очень запущенным. Это было любовное гнездышко фермерской дочки 1929 года, которое не переменилось с тех пор, как был уложен краеугольный камень Радио-Сити. Ровена Ла Марш, улыбаясь, со смущенной любезностью указала рукой, с подстриженными оранжевыми ногтями на пальцах, на розовую кушетку, предложив садиться.