— Я приду прямо сейчас.
— Хорошо… послушайте, как бы это… я имею в виду — Глория красит волосы.
— Мне надо увидеть только вас.
— Тогда… тогда, знаете, здесь есть бар на углу между Десятой и Шестой улицами. «Бангкок».
«Бангкок» был чрезвычайно слабо освещенным баром, с некоторой едва уловимой претензией на Восток. Узнать Мари Кросс было просто, потому что она была единственной девушкой среди горстки посетителей бара, — высокая, стройная, довольно угловатая, с собранными в пучок черными волосами. Когда Эндрю подошел к двери, она повернулась, и он направился прямо к ней.
— Мистер Джордан? Пойдемте сядем за стол. Эти барменские уши — они могли бы использовать их в качестве радаров для всего Восточного побережья.
В розовом полумраке они отыскали столик. Из темноты возник официант. Они сделали заказ, и официант ушел. Мари Кросс перегнулась к нему через стол, но все равно впечатление от нее у него оставалось весьма размытым: тонкое костистое лицо, черные большие искренние, как у пуделя, глаза.
— Боже мой, мистер Джордан, я не знаю, что вы от меня хотите. Честно, не знаю. Я разговаривала с копами сегодня вечером.
— Я знаю.
— То есть, может, вы пришли не к тому человеку. Я… я не была подругой Маурин. Я ненавидела ее. Просто ненавидела эту девушку. — Громадные мерцающие глаза, поблескивающие в полутьме, казалось, имеют отдельное от лица, собственное существование наподобие улыбки Чеширского Кота. — Послушайте, мистер Джордан, вы ужасно выглядите. Вам очень плохо, да?
— Они думают, что я убил ее.
— Я так себе и представляла. Это из-за того, чем я напичкала лейтенанта.
— У нее ведь было много мужчин до меня, не так ли?
— Много? Э-э, братец.
— А после того, как она вышла за меня?
Официант принес напитки и снова ушел. Мари Кросс отпила глоток скотча. Она явно была в замешательстве. Или же она боялась?
— Видите ли, мистер Джордан, если бы я только могла помочь вам, я бы с радостью, честно. Понимаете, мне не хочется влезать в это дело. Ни одному человеку не захотелось бы, когда фигурирует полиция… Но когда Маурин вышла за вас и съехала с квартиры, в которой мы жили, я вздохнула с облегчением. Слава Богу, сказала я и никогда ее больше не видела.
— Никогда?