Она взглянула на заскорузлый бинт у себя на предплечье.

– Осколком камня задело. Ерунда.

– Но это поможет продать твой сюжет и принесет мировую славу: хорошенькая, боевитая, смелая, чумазая и настрадавшаяся журналистка, совсем как наша несчастная страна. Нет, тебе надо уезжать. Но перед этим я хочу попросить тебя об одной услуге, как раз по твоему профилю.

– Проси.

– Мне нужно, чтобы ты засняла кое-что. Сегодня ближе к ночи я планирую встречу с несколькими нашими людьми… часов, скажем, в одиннадцать. К тому времени как раз управлюсь. А ты успеешь подготовить материалы и скинуть их на флешку.

Он обнял ее и удалился, оставив без ответа все ее вопросы.

В библиотеке покойного abogado[159] Гусмана Мардер без труда нашел образцы нужных ему документов и соответствующие разделы мексиканского законодательства, которое хоть сплошь и рядом игнорировалось на практике, сохранило разумную ясность французской философии и тягу к справедливости, порожденную столетиями насилия. Он работал у себя в кабинете; двое бойцов, дежуривших у амбразур, из почтения к patrón удерживались от разговоров. В восемь в дверь постучалась Ампаро и спросила, ждать ли его к ужину. Он распорядился принести еду на подносе, затем велел ей подождать и набросал коротенький список людей. Их всех он желал видеть на кухне сегодня в одиннадцать. Взглянув на бумажку, мексиканка кивнула и покинула комнату.

Эпифания молча внесла поднос. Он съел энчиладу и опустошил почти весь кофейник. Он набирал текст, распечатывал, правил и распечатывал снова. Ему комфортно работалось со словами, это было напоминание о прежней, навсегда оставленной жизни, печальное и радостное одновременно, – такое чувство, словно читаешь старые любовные письма. Он закончил в половине одиннадцатого, подготовил нужное количество экземпляров, на кремовой бумаге прежнего владельца написал от руки еще один документ и спустился на кухню.

Все уже ждали его, большой стол освободили и выскребли дочиста. Мардер сел во главе и попросил сесть всех остальных. На собрание он пригласил четырех командиров, назначенных Скелли, а также Ампаро и горшечницу Роситу Моралес. Пепа Эспиноса тоже присутствовала – прислонилась к большому холодильнику с камерой в руках. Мардер вгляделся в лица сидевших за столом – всех оттенков бронзы, на каждом читается ожидание, может быть, даже трепет, но еще и некое упрямое достоинство, исконная мексиканская серьезность. Они многим обязаны сеньору, говорили их лица, но все же не слепые орудия в его руках; они вступили в бой с sicarios ради самих себя и победили, но задавались вопросом, не ждет ли их теперь поражение, ведь и предки их одерживали победы, однако теряли завоеванное. Они с подозрением поглядывали на разложенные Мардером бумаги. Опыт подсказывал им, что от бумаг хорошего не жди.