– Мне нужна правда. Я не хочу терзаться сомнениями. И жить прошлым…
Один из людей Солдатова подал голос, и Валерик первым приблизился к краю ямы. А затем обратил к Ларисе напряженное, бледное лицо.
– Все же, думаю, для беременной это не лучшее зрелище. Мы сделаем фото, и ты сможешь…
Лариса подошла к нему и взглянула на дно ямы. Она увидела то, что осталось от ее Тимыча, – опутанный корешками растений скелет, ступни которого были заключены в прогнившие, но все еще узнаваемые яркие кроссовки.
– Я хочу остаться с ним наедине, – произнесла Лариса и посмотрела на Валерика.
Он помог ей спуститься в яму, а затем, как и люди Солдатова, удалился к шоссе. Лариса опустилась на колени перед скелетом сына. Она нежно дотронулась кончиками пальцев до белого черепа, а затем нагнулась и поцеловала его.
– Тимыч, мой мальчик… Как же я люблю тебя… И как же мне тебя не хватает…
И снова дотронулась до черепа, а потом зажмурилась – и вспомнила, как первый раз держала в руках в роддоме этот розовый сопящий комочек.
Тот самый, чьи останки сейчас лежали на дне ямы.
Валерик испуганно дернулся, завидев приближавшуюся к нему Ларису. Ее лицо было такое… одухотворенное. И строгое. И… и какое-то неземное. Прямо как у мадонны на картине старинного мастера.
Он думал, что она будет прощаться с сыном долго. А прошло не более десяти минут.
– Думаю, нам здесь больше делать нечего, – сказала она. – Вызывайте полицию.
Три недели спустя
Три недели спустя
Лариса вошла в кабинет шефа, и Лев Юрьевич поднялся из-за стола. Она вручила ему толстенную папку и произнесла:
– Вот то, что вы хотели.
Шеф пробежал глазами первые страницы, улыбнулся и сказал:
– Лариса, ты гений! Впрочем, я это давно знал. Ты и представить не можешь, как все без тебя было проблематично! Ведь Татьяна оказалась полным ничтожеством! Ты незаменима!