Он отошел в сторонку и показал мне на небольшой диван в углу комнаты.
Я сел и спросил:
– Как твои дела?
В квартире царила идеальная чистота. В застекленном шкафчике аккуратно стояла посуда. На кухонном столе, на равном расстоянии друг от друга, в одну четкую линию были выложены газеты. Буфет украшали небольшие фарфоровые безделушки. Навязчивое стремление к чистоте – типичный стереотип пациентов, страдающих от подобных форм психоза. Как и грязь, по иронии судьбы.
Гленн пожал плечами. Затем сел рядом со мной на деревянный стул, скрестил ноги и, наконец, поднял глаза.
– Надеюсь, ты не обидишься, что я к тебе приехал. Обычно врачи так не поступают, но я о тебе все это время волновался.
Гленн откинулся на спинку стула. Охватившее его возмущение уступило место глубинной потребности вновь ощутить контакт со мной. Просто удивительно, как быстро он это проделал.
Я улыбнулся. Глаза парня расширились, и я вдруг мысленно вернулся назад, к временам наших сеансов в Сомерсе. Сеансов, которые мне пришлось прервать из-за рамок, которые он не пожелал соблюдать. Рамок, которые я сам же глупо позволил ему преступить, желая помочь.
– Гленн, я знаю, что должен был прийти раньше. Мне сообщили, что ты перестал ходить к доктору Уэсткотту. На минувшей неделе я столкнулся с ним в тюрьме, и он рассказал мне, что после освобождения твои дела идут неважно. Может, расскажешь мне, что случилось?
Я все сделал правильно. Стоит один раз нарушить границы – и их уже не восстановить. Это тебе не стены из кирпича и штукатурки. Они у людей в головах, как и слова, проглотить которые обратно, как известно, нельзя. Я попросил, чтобы Гленна направили к другому врачу-добровольцу, и после его освобождения доктор Уэсткотт согласился продолжить с ним работать. Хотя на самом деле он не столько лечил его, сколько наблюдал, следя, чтобы парень не увлекся очередной навязчивой идеей и не утратил над собой контроля.
Гленн уставился в пол и пожал плечами.
– Что ты имеешь в виду? Он замечательный врач. И практикует прямо здесь, в Крэнстоне.