– Надеюсь, вам понятно, – начал Ким, – что вы должны ориентироваться на презумпцию невиновности? Вы ведь обвиняете мальчика в тяжком преступлении.

Бек взглянул на Оливера, который все еще сидел с отсутствующим видом, потом опять на судью:

– Я считаю, что обвиняемый мог орудовать ножом.

Судья внимательно посмотрел на Оливера, как благосклонный учитель:

– Господин Баптист, вы все еще придерживаетесь вашего вчерашнего высказывания, учитывая открывшиеся обстоятельства?

Оливер смотрел куда-то мимо, за судейскую дверь, в неопределенные дали.

– Господин Баптист?

Он вздрогнул, взглянул судье в глаза и едва заметно покачал головой, словно отказывался от предложенного леденца от кашля.

– Тогда мы не будем рассматривать дальнейшие экспертные заключения. – Судья захлопнул пурпурную папку. – Я могу попросить о ходатайстве.

Вот и все. Они потеряли Оливера. Если не случится чуда, следственное дело исчезнет в подвале, лет через пятнадцать какой-то коллега откопает его и подивится их тупости.

Но чудес не бывает.

Судья встал, а вместе с ним и все присутствующие.

– Именем народа принимается следующее решение: исполнение ордера на арест остановить.

Загрохотали стулья, загомонили голоса, захлопали папки. Вехтер вскочил в общей сумятице и поспешил к Оливеру, пока его не успели окружить адвокаты в черных робах. Они не могли вывести Оливера из игры так сразу. Пока еще нет. Оставалось еще слишком много «почему», а Оливер носил ответы в себе. Вехтеру требовалось время.

Оба адвоката отвернулись и не обращали на них внимания. Вехтер действовал на автопилоте. Когда Оливер подошел к выходу, комиссар подтолкнул его и сказал:

– Пойдем. Я отвезу тебя домой.

Элли сидела на корточках на ламинатном полу места преступления, ее места преступления. Сюда приходил один посетитель, это уже было понятно. Служба по уходу направила вчера сюда госпожу Ли, о втором сотруднике они ничего не знали. Черт побери, как же легко прикончить человека! Черт побери, как быстро из комнаты выветрился запах масляных красок! В этой комнате много дней провел жилец, и об основательной уборке, конечно, нельзя было и думать. Может, ей написать книгу, основать партию, нарисовать картину, чтобы следующие поколения вспоминали Элли? Но Паульссену и картины не помогли. Они очутились в мусорном контейнере. Ничто не помогло, человек – это скоропортящийся товар. Вздохнув, Элли встала, выпрямляя затекшие ноги.

Эта комната больше не хотела говорить с Элли, это роднило помещение с его бывшим постояльцем. Элли должна была найти незнакомого посетителя – убийцу. Убийцу двоих человек? Сначала убил одного, потом второго, а у Элли был лишь один мозг, чтобы думать. Но ведь наверняка есть свидетель, который что-то видел или слышал. Он и выведет Элли на след. Единственный человек, который говорил, что видел незнакомца, – это госпожа Майер. Ее описание преступника оказалось таким же расхожим, как и ее фамилия. Соседи Паульссена по этажу ничего не слышали, ничего не видели или ничего не хотели. Незнакомец не мог просто так разгуливать здесь. Должен же найтись хоть кто-то с острым взглядом и здравым рассудком.