На улице я жадно выкурил сигарету и сразу же зажег новую. Вдалеке, в конце квартала, под фонарем теперь топтался только один «ночной мотылек» в облегающих брючках и расстегнутой до пупка рубашке. Возможно, его сотоварищ поступил мудрее, нарядившись в кимоно. Я дымил уже третьей сигаретой, когда нарик вывалился из клуба. Увидев меня снова, он застыл на месте.

– Ты, конечно можешь ходить за мной по пятам всю ночь, но так ничего и не добьешься, или мы можем поговорить прямо сейчас, – сказал я.

Он оглянулся на своего приятеля, топтавшегося под фонарем, и я поспешил предложить:

– Хочешь, отойдем куда-нибудь в сторонку.

– Встретимся на набережной, на Шестой, – сказал он, не глядя в мою сторону.

– У тебя есть что мне сообщить?

Он не ответил и удалился по направлению к перекрестку.

Я повернул в противоположную сторону, быстро дошел до конца квартала и свернул направо, на Шестую улицу, к набережной.

Глава 20

Глава 20

Он шел к набережной мимо погруженных в темноту закрытых магазинов. Шел с опущенной головой, время от времени резко оборачиваясь, словно боясь преследования. За три шага до меня он остановился и опять посмотрел назад. Он был моложе, чем мне показалось сначала, – возможно, лет восемнадцати, не больше. Вид у него был болезненный, каждые полминуты его передергивало от озноба, словно на улице стояла не тридцатиградусная жарища, а лютая зима. И он жутко нервничал. Я даже удивлялся, как он вообще мог что-то соображать.

– У тебя есть что мне сообщить? – сказал я, стараясь поймать его взгляд.

– Деньги где?

Я достал бумажник и вынул из него пятидолларовую купюру – ту самую, что показывал им на углу, ну или ее родную сестру. Не торопясь протягивать ему деньги, сказал:

– Но это не просто так. Сначала я должен знать, есть ли у тебя что мне рассказать.

– Я могу рассказать. Давай деньги!

– Как тебя зовут?

Лицо его сделалось подозрительным.

– А тебе зачем?

– Но я же должен как-то к тебе обращаться, так и назови имя. Ну, хотя бы свою уличную кликуху.