Но Ви притянула меня к себе и уложила мою голову себе на плечо. Она гладила меня по затылку, ерошила волосы, и это мне помогло, потому что плечи мои теперь содрогались, а лицо было мокрым из-за того, что я попросту плакал.

Глава 10

Глава 10

Проснулся я утром у себя в номере на широченной двуспальной кровати, с Ви, мирно спящей рядышком, и поначалу не помнил ничего из ночных событий. Голова у меня трещала, во рту пересохло, тело было словно деревянное, порезанная рука болела, но похмелья почти не было, зато оказалось очень приятно найти себя в теплой постели рядом со спящей женщиной. Откинув одеяло, я спустил ноги на пол, и Ви у меня за спиной заворочалась, перевернувшись на спину. Я посмотрел на нее – одна рука вскинута на подушке над головой, волосы разметались, грудь обнажена. И половина лица – как огромная черносливина.

Вот тут-то я и припомнил все, и сразу возникло ощущение, будто из моего тела выкачали весь воздух. Я вспомнил, как Ви подожгла постель Джо, и в ужасе содрогнулся. Встав с постели, я отправился в ванную, на полную катушку выкрутил кран холодной воды и стал пригоршнями плескать себе в лицо водой. Я забрызгал себе всю грудь, так что даже майка промокла насквозь. Плескался я долго, пока пальцы не онемели, потом выключил воду и, опершись о край раковины, стал разглядывать себя в зеркало.

Из зеркала на меня смотрело осунувшееся изможденное лицо с испуганными глазами. Впрочем, во времена былых запоев я часто так выглядел по утрам. Да и сейчас так часто выглядел. Но вот глаза… Я специально вгляделся в них внимательно – посмотреть, где там написано, что я убил человека, убил собственного сына и сжег его тело. В отражении я увидел только страх и небритую щетину.

Я стянул с себя мокрую майку и вытер ею лицо и грудь. Дурнота подступала к горлу удушливой волной, мне надо было срочно выйти куда-нибудь, иначе я просто спекся бы в номере. Ви будить мне не хотелось – она разозлилась бы, что я не дал ей доспать. Я вернулся в спальню, поднял с пола свои брюки – их там вчера оставила Ви, когда меня раздевала – потом в другой комнате в шкафу взял чистую рубашку, надел ее прямо на голое тело, без майки, нашел в своем рюкзаке пару чистых носков, обулся и вышел из номера.

В коридоре горел никогда не гаснущий свет. Мне хотелось кофе. А еще хотелось выпить. Мне хотелось и того и другого. На лифте я спустился вниз, где в вестибюле полным ходом шла жизнь – люди возвращались с завтрака, выписывались у дежурного портье, швейцар за стеклянными дверями на улице помогал какой-то пожилой даме сесть в такси, мужчины читали в креслах утреннюю газету, попыхивая сигарой. Я ощутил себя зрителем какой-то пьесы, не вызывавшей у меня интереса. Мне хотелось крикнуть им всем, что они примитивны и банальны, что жизнь их не продлиться вечно и что в ней нет никакого смысла. Что их жизнь бестолкова и противоестественна, если они сидят в этом тринадцатиэтажном мешке из стекла и бетона, забыв о том, как их предки охотились и рыбачили, добывая себе пропитание. И, конечно же, воевали, убивая друг друга. Но разве смог бы я втолковать им эти прописные истины? Разве смогли бы они это понять?