Раздался треск – поначалу тихий, потом более громкий, словно расщеплялось дерево. Впечатление возникало такое, будто кто-то открывал гигантский ящик. Шум усиливался, окружал ее, оглушал. Потом вдруг прекратился, и на несколько секунд воцарилась тишина.

Как безумная она крутила головой в темноте, пытаясь сориентироваться, найти выход. Но кругом была только чернота.

Донесся грохот – поначалу слабый, как далекий гром. Он перешел в яростный рев прямо под ней. Она повернулась и на миг увидела свет, танцевальный зал. А потом стену воды.

Вода неслась на нее.

Сначала погас свет. Потом исчез шум. Когда вода подняла ее, подхватила, потащила, воцарилась тишина.

Мертвая тишина.

30

30

Все вокруг было белым, молочным. Мягкий, рассеянный свет. Белые пальцы беззвучно скользили по ней, оставляя за собой безмолвную рябь. Сознание все еще смутно фиксировало происходящее. «Таблетки», – подумала она; от таблеток ей становилось хорошо, она после таблеток видит хорошие сны, от которых трудно пробуждаться.

Твердый взгляд. Заросли усов. Синие глаза со стальным отливом. Давно ли он здесь?

– Проснулась, девочка моя?

Она слабо улыбнулась.

– Тут чертовски душно… открыть окно?

Она кивнула. С резким треском взлетели жалюзи, комната внезапно наполнилась ярким светом. Иллюзия ушла, и реальность снова вторглась в ее жизнь. Еще один день. Еще один день, который не имеет значения.

– Филип, какое сегодня число?

– Восемнадцатое мая.

«Господи боже». Она неожиданно для себя попыталась сесть, но боль в плече не позволила.

– Никаких перемен?

– Похоже, что дела налаживаются.

Они посидели несколько минут молча. Она смотрела, как Филип курит, как моргает, потом попыталась снова думать, прогнать лекарственную муть, цель которой и состояла в том, чтобы не давать ей думать.