За широким гребнем леса, похожим на чью-то вытянутую руку, Люк нашел другую дорожку. Узкую, каменистую, заросшую травой, но явно неспроста протоптанную кем-то в ландшафте из камня и серого оленьего мха. Кем-то, кто однажды уходил из этого страшного леса.

Люк не знал, где север, а где юг. Не знал, куда ведет дорожка, но от одного ее вида разрыдался, содрогаясь всем телом.

Он шел во тьме, дрожа от холода и не чувствуя под собой ног. В небе зажглись тонкие очертания луны и облаков. Он часто подносил к глазам руку, пока они не перестали ее различать. Забвение не длилось долго. Небо из черного стало синим, потом розовым, а потом бледно-серым.

В какие-то моменты разум прояснялся, и Люку становилось тепло. К нему приходили настолько отчетливые воспоминания, что он сознательным усилием воли убеждал себя, что он сейчас не на работе, не в Лондоне и не разговаривает с Хатчем в стокгольмском баре о книгах.

Но, топая затекшими ногами в циклическом, утомительном бреду, в какой-то нелепый момент истины Люк осознал, что работа за 863 фунта в месяц в тридцатишестилетнем возрасте не имеет смысла. И оставшийся невыплаченным «Нат-Вест Банку» двадцатипятитысячный кредит на развитие бизнеса, давным-давно потерпевшего крах, тоже неактуален. Не имело значения и то, что он не любит свою работу, ненавидит обоих своих коллег, что он беден как иммигранты из Финсбери-парка и боится Рождества, потому что ему скоро будет негде его справлять, и что у него всего три пары обуви. Все это осталось позади. Теперь взгляд Люка был устремлен куда-то за горизонт и внутрь себя одновременно. Он знал, что это чувство никогда не вернется. Но это тоже не имело значения. Главное – он чувствует это сейчас. Он знал, что вещи, которые удерживали его, напоминали о прошлой жизни, сортировали по определенным признакам окружающих, те вещи, к которым нужно было стремиться в прежнем мире, утратили смысл.

Он был весь искалечен, покрыт грязью и кровью, а его голову все еще венчали мертвые цветы, словно удерживая разбитый на куски череп. Но даже несмотря на это Люк испытывал необычайную легкость и эйфорию. Он был голый, а его голова светилась ярким белым светом на фоне серого, дождливого неба.

Ничто здесь не имело значения. Кроме него самого. В нем еще теплилась жизнь. Сердце билось. Воздух поступал в легкие. Ноги шли. Зная, насколько быстро и неожиданно может закончиться жизнь, как ничтожна она перед этой Вселенной пространства и времени, насколько безразлична она для ее настоящих, прошлых и будущих обитателей, Люк чувствовал себя свободным. Он был одинок, но свободен. Свободен от всего и вся. Хотя бы ненадолго. И он знал, что на самом деле ничего больше у человека нет.