Женщина замолкла. Кронборг приободряюще кивнул:

— Да?

— Некоторые выдумывают себе самые невероятные истории. Об издевательствах, которым они подвергаются в приемных семьях. О сексуальном насилии. О подстрекательстве к уголовным делам со стороны приемных родителей. Вы не поверите, что мне к тому времени уже приходилось слышать!

— Я понимаю. Мариус тоже рассказывал… подобные истории?

— Нет. Во всяком случае, не поначалу.

— Как бы вы его охарактеризовали?

— Депрессивным. Что меня нисколечко не удивило. Ведь его приковали к унитазу…

Клара вспомнила, что уже говорила это, и умолкла.

— Я знаю, — сказал ее собеседник.

— Он казался мне чересчур приспосабливающимся и боязливым. Он всегда все хотел сделать правильно. Но, как говорится, это я тоже часто встречала у других детей.

— Тем не менее в этом случае у вас оставалось недоброе предчувствие.

— Которое я приписывала самой себе. Я всегда терпеть не могла Фреда Леновски, но когда он говорил о Мариусе, каждый раз это звучало интеллигентно, озабоченно и… как-то откровенно. Я помню, как он был озадачен из-за болезненного неприятия пищи Мариусом. Ребенок действительно был ужасно худым. Он вроде как отказывался от большинства продуктов, и его приходилось уговаривать проглотить хоть кусочек. Фред Леновски часто рассказывал, с какой заботой и старанием его жена готовила и как редко она могла уговорить Мариуса поесть.

— И вы говорили себе, что все в порядке? Я имею в виду, что все соответствует обстоятельствам?

— Я говорила себе это по сто раз на дню, — ответила Клара.

— Сто раз на дню, — повторил Кронборг, раздумывая. — Ваше чувство тихо било тревогу, а вы старались его заглушить. Можно так выразиться?

— Да, — ответила женщина почти шепотом.

Какое-то мгновение между ними царило молчание. А затем полицейский неожиданно сказал:

— Мариус не рассказывал истории об издевательствах. Поначалу не рассказывал, как вы только что сказали. Это означает, что потом все изменилось. Он начал говорить?

Клара уставилась на него, а потом вдруг отвернулась, но от Кронборга не ускользнуло, что на глаза у нее набежали слезы.

— Он просил меня о помощи, господин комиссар, — произнесла она придушенным голосом. — Он просил меня о помощи, и я знала, что он не врал. Я просто знала это. Но я оставила его в беде. И теперь я должна понести наказание. Вся моя жизнь будет разрушена. Я оставила беззащитного ребенка в беде. И знаете, что мне только что стало ясно? — Женщина снова посмотрела на собеседника, ее глаза были покрасневшими. — Мне стало ясно, что я всегда знала: это меня настигнет.