Наконец, он опустил книгу и обратился к ней:

– Что тебя беспокоит, Констанс?

Она взглянула на него.

– Меня ничто не беспокоит. Я в порядке.

– Подойди. Я знаю, когда ты не в духе. Это из-за того, что я что-то сказал или сделал – или не сделал?

Она покачала головой.

– Мне нет прощения за то, что я оставила тебя беззащитного там, в Эксмуте.

– Ты ничем не могла помочь. Ты сама почти утонула. К тому же, как ты знаешь, мне удалось – как бы это сказать? – развлечься в твое отсутствие.

Пендергаст вздрогнул от воспоминаний. Через минуту Констанс устроилась в кресле.

– Дело в Диогене.

– Что ты имеешь в виду?

– Я не могу перестать думать о нем. Где он сейчас? В каком он настроении? Будет ли он искать добро в этой жизни или окажется рецидивистом?

– Я боюсь, что это покажет только время. Надеюсь, ради нашего же блага, речь пойдет о первом варианте – я дал Говарду Лонгстриту на этот счет свое слово.

Констанс подняла чашку чая, а затем снова поставила ее, так и не притронувшись.

– Я ненавидела его. Он был мне отвратителен. И все же я чувствую, что то, что я сделала с ним, было слишком жестоким – даже для такого, как он. Даже… учитывая то, что он сделал мне. И тебе.

Пендергаст придумал несколько возможных ответов, но решил, что ни один из них не будет приемлемым.

– Ты сделал его таким, каким он стал, – продолжила она тихим голосом, и ее глаза при этом ярко заблестели. – Он рассказал мне о Событии.

– Так и есть, – согласился Пендергаст. – Это была глупая детская ошибка, и я сожалею о ней каждый день. Если бы я знал, чем это кончится, то никогда бы не загнал его в то ужасное устройство.