– Пожалуйста, Констанс…
–
– Потому что это было бы неправильно… неправильно во всех смыслах. Констанс, поверь мне: я мужчина, я чувствую то же, что и ты. Но я твой опекун. Это было бы неправильно…
– Неправильно? – она рассмеялась. – С каких это пор ты заботишься о приличиях?
– Я ничего не могу поделать с тем, как меня воспитали, и с системой ценностей и нравов, которую прививали мне всю мою жизнь. И есть еще разница в возрасте…
– Ты имеешь в виду нашу разницу в возрасте в
– Нет. Нет. Ты – молодая женщина, а я…
– Я
– Понимаю. Но… – Пендергаст совершенно растерялся и неспособен был выразить свои мысли. – Я не очень хорош в отношениях и боюсь, что если мы… позволим себе то, что ты предлагаешь… что-то может пойти не так. И я больше не буду тем человеком, к которому ты обратишься и которого будешь уважать, как своего опекуна и своего защитника…
Затем последовало долгое молчание.
– Значит, все решено, – спокойно сказала Констанс. – Я не могу здесь больше оставаться. Зная то, что знаю я, сказав друг другу все то, что мы только что сказали, продолжать жить под этой крышей, было бы для меня невыносимо, – она глубоко вздохнула. – До Дели есть рейс «Air France», вылетающий в полночь. Я проверяла сегодня днем. Если ты будешь так добр и дашь соответствующие распоряжения, я хотела бы просить, чтобы Проктор отвез меня в аэропорт JFK[206].
Пендергаст был потрясен.
– Констанс, подожди. Это так неожиданно…
Она быстро перебила его, ее голос задрожал.
– Пожалуйста, просто дай распоряжения. Я только соберу свои вещи.
* * *
Час спустя они стояли под козырьком парадного входа, ожидая, пока Проктор подаст машину. На Констанс было надето пальто из шерсти викуньи[207], а ее сумка Hermès Birkin[208] – подарок Пендергаста – висела на плече. Фары осветили фасад здания, и через минуту появился большой «Роллс». Проктор – его лицо представляло собой угрюмую маску – выбрался из машины и погрузил вещи Констанс в багажник, а затем открыл для нее заднюю дверь.