Марич прав. Никто не станет из-за жалких пятисот долларов перевозить труп, завернутый в ковер, в багажнике машины, каждую минуту рискуя жизнью. Кто-то убил Жеку, потому что хотел убить именно ее. Быть может, разгадка кроется в ее последнем телефонном звонке.

Я отщипнула от хризантемы несколько лепестков и все вспомнила. Если отбросить помехи на линии, смысл ее звонка сводился к следующему: она хотела поговорить со мной, потому что увидела что-то в особняке Титова. Что-то ужасное…

Ужасное.

Именно это слово я тщетно пыталась вспомнить все это время. И все же оно было вырвано из контекста. Возможно, ужасным было не само событие, иначе Жека забила бы тревогу сразу. Ужасным было ее отношение к этому событию. Она могла увидеть нечто незначительное, нечто такое, что показалось ей странным, не более того. Она даже не зафиксировала это «нечто» в памяти. И только потом, вернувшись в город и узнав о смерти Титова, вспомнила о нем и связала все ниточки воедино. Представшая ей стройная картина ужаснула ее. И она позвонила мне. Потому что больше звонить было некому. Потому что невозможно представить…

Я спрятала голову в колени и заставила себя додумать эту мысль.

Потому что невозможно представить себе, что человек, которого ты считаешь близким, может совершить действия, которые приведут к смерти другого человека.

Да, именно так. Для меня это не было бы потрясением, как не стало потрясением известие о том, что мой любимый Быкадоров оказался обыкновенным вором. Но Жека совсем другая. Впрочем, человек не обязательно должен был быть близким. Он просто сделал что-то такое, что объясняло внезапную смерть Титова.

Я подняла голову к дырявому, насквозь пробитому бледными солнечными лучами небу.

– Что же ты хотела сказать мне, Жека? Что же ты хотела сказать?..

Никакого ответа. Только шорох опавших листьев.

Нет, так я ни к чему не приду. Нужно выбираться отсюда и возвращаться в Питер. А по дороге заехать в особняк Титова, благо это совсем рядом, пятнадцать минут езды по шоссе. Мой приезд будет выглядеть достаточно невинно: я навестила людей, которых знала некоторое время. Я заехала справиться о здоровье Агнессы Львовны. И еще раз переговорить с ней о картине. Да, это будет самый удобный и все объясняющий повод: поговорить с ней о картине.

* * *

Несколько минут я простояла у закрытых наглухо ворот особняка. Никакого движения за высокими стенами, впрочем, так и должно быть. Агнесса вряд ли стала бы жить здесь после смерти сына, а свора телохранителей разбежалась, стоило хозяину умереть. Максимум, на кого я могу рассчитывать, – это сторож при доме. Будем надеяться, что он не мертвецки пьян.