– Не понимаю, почему он не женится, – твердит моя мать.

– Привет! – сияющий Росс стоял на пороге, пошатываясь под грузом букетов и коробок. – Как тут мои самые любимые друзья?

Том нахмурился:

– Как это – самые любимые? Самый любимый может быть только один, надо говорить в единственном числе. Нельзя иметь много самых любимых, потому что тогда не будет ни одного настоящего самого любимого!

Подобные педантичные рассуждения, которым не откажешь в своеобразной логике, характерны для моего сына. Я от них устала, пусть они и неглупые, но Росс только улыбнулся. Он потянулся, чтобы взъерошить Тому волосы – по-свойски, как крестный крестнику, но вовремя остановился, вспомнив, что Том ненавидит, когда касаются его волос.

– Логично.

Сзади подошла обрадованная мама. Она сняла фартук и глазами показала мне сделать то же самое.

– Проходите, проходите же. Вы, должно быть, проголодались после поездки. Ужин почти готов.

Росс подмигнул Тому.

– Никому не говори, но я останавливался на шоссе и перехватил бургер. Но все равно голоден.

Том смеется. Этот разговор стал ритуалом, который повторяется при каждой встрече. Легенда успокаивает и меня, и моего сына, и даже моих родителей. Росс привносит в нашу семью «нормальность», о которой мы забываем, когда втроем пытаемся спасти Тома от него самого, отчаянно боремся, чтобы он не кончил, как Дэниэл. Это наш невысказанный страх. Наш дамоклов меч.

Никто, если у них нет такого ребенка, как Том, нас не поймет. Помню, когда Том был младше, я разговорилась с женщиной в очереди в супермаркете. Ее сын – лет десяти, с длинными тощими руками, которыми он беспрестанно размахивал, – сидел в инвалидном кресле. Люди уступали им дорогу и отнеслись сочувственно, когда мальчик смахнул консервные банки с ленты у кассы.

Хотя я и в страшном сне не желала Тому оказаться в инвалидном кресле, мне невольно подумалось, что в этом случае нас хотя бы понимали окружающие. Когда Том вытворяет свои фокусы в общественных местах (недавний пример – он наступил на бокал для вина в пиццерии, чтобы показать, сколько осколков может «сделать»), на меня смотрят так, словно хотят сказать: «Почему вы не приструните этого оболтуса?», или даже: «Такого под замком держать надо». От этого я начинаю закипать.

Я читала, что, когда дети с синдромом Аспергера становятся старше и перестают быть «забавными», их скандальность и вызывающее поведение настраивают против них окружающих. На днях в газете была статья о том, как владелец кафе вышвырнул за дверь подростка с аутизмом, когда тот устроил скандал: ему принесли кофе с молоком, а он заказывал черный. Подросток неловко упал и сломал руку.