Она собиралась нащупать в сумочке полпинты бурбона «Уайлд Теки», когда глазами Маррити увидела, как стрелка на электронной спиритической доске качнулась к букве Т в верхнем правом углу. Никто, кроме нее, этого не заметил.
Голос Раскасса прозвучал из пустоты за спиной водителя.
– Пол верно говорит. Нам нужна эта Дафна.
Шарлотта подскочила от неожиданности и пожалела, что никто не смотрит назад.
«Спокойно! – сказала она себе. – Если Раскасс может проецировать свое сознание, то почему бы ему не проделать тот же трюк с голосом?»
Она медленно вдохнула и выдохнула.
В автобусе сегодня пахло, как в трущобном туалете: хлоркой и экскрементами. Чтобы отогнать мысль о юноше, которого она помогала заманивать прошлой ночью, Шарлотта сосредоточилась на том, что говорил бестелесный голос.
– Ребенок-то вам зачем?
Никто не ответил, зато взгляд Маррити развернулся к ней. Шарлотта хотела знать, не нужно ли освежить помаду: когда ее забирали из дома, никто прямо на нее не посмотрел, а сейчас ее голова виделась ей лишь силуэтом на фоне светлого окна позади нее.
– Дафна, – ответил Маррити, – сожгла фильм Чаплина.
Он говорил пустым, бесцветным голосом, и Шарлотте захотелось, чтобы Гольц взглянул на него.
Но Гольц уставился на свои скрюченные на коленях руки.
– Нам
– Эти двое собираются отвезти ее в Палм-Спрингс, – продолжал Маррити, – и каким-то образом добиться, чтобы она никогда не существовала. А я потом не буду помнить ни о ней, ни о том, что здесь было.
– А… – только и сказала Шарлотта.
И я не вспомню, подумала она. Наверное, и это тоже возможно – удалять людей из вселенной.
Шарлотта помнила рассказы, которые она слышала, об аномалии, якобы оставленной Эйнштейном в Палм-Спрингс, – аномалии, способной сократить линию жизни человека, как будто его никогда и не было.