— Я нашла труп профессора, которого допрашивали в связи со смертью Эрнста Эрикссона, — торопливо проговорила Анника.

— Труп кого? — тупо спросил Шюман.

— Еще одного профессора Каролинского института. Я его нашла. Он был прибит гвоздями к стене собственной бани огромными гвоздями — один торчал из глаза, другой из горла.

Шюман смотрел на светильник до тех пор, пока не пришлось закрыть глаза. Блики света продолжали плясать в мозгу.

— Прибит гвоздями?..

— Сначала его задушили, а потом прибили к стене гвоздями. Над трупом Эрикссона тоже надругались.

Кажется, она заведена до опасного предела.

— Я не могу писать об этом сама, — сказала она. — Ну, может быть, за исключением общего обзора. Кто-то другой должен описать это как новость.

— Тебе разрешено об этом говорить? Они снова предупредили о неразглашении?

— Они пытаются это сделать, но я им не позволю. Я и так слишком долго молчала. Мне надо поговорить с человеком, который понимает суть запрета на разглашение; потом тебе решать, публиковать это или нет. Берит или Патрик на месте?

— Они работают над статьей об экстрадиции из Броммы — нам надо завтра дать этот материал.

— Кто-нибудь знает, как обойти установленные правила?

Шюман сбросил ноги со стола и подпер голову рукой.

— Янссон. Но он занят макетом номера.

Анника помолчала.

— Понятно, — сказала она. — Мне можно ехать домой и все бросить?

— Это могу сделать я, — сказал он. — Приезжай в редакцию, и я возьму у тебя интервью.

Несколько мгновений Анника молчала.

— «Интервью Андерса Шюмана», — не скрывая скепсиса, сказала Анника.

— Ты думаешь, мне никогда не приходилось писать самому? — спросил он.