Рэйчел что-то бубнит, персонал вяло или живо реагирует, но я ни на что не обращаю внимания. Для меня время замедлилось, но совещание проходит в обычном режиме, и это невыносимо.

Наконец я замечаю, что все начинают собирать свои бумаги, складывать папки и рыться в карманах в поисках ключей от кабинетов, а потом тянутся к выходу. Дэвид кивает мне, я опрокидываю в рот последние капли кофе, вешаю сумку на плечо и, не дожидаясь обычного обмена любезностями с коллегами, пулей вылетаю из конференц-зала и несусь по коридору к своему кабинету.

Я достаю историю болезни Ричарда и аккуратно раскладываю ее по листам перед собой. Случайно взглянув на блузку, я вижу, как вздымаются пуговицы на груди – так сильно бьется сердце. Пальцы дрожат от неимоверного количества кофеина.

На первой же странице истории болезни – расписание Ричарда. Я смаргиваю белые прозрачные штучки, которые плавают в воздухе и мешают мне как следует видеть, и смотрю, что у него назначено на понедельник, на десять часов. Сколько бы я ни старалась, мне никогда не удавалось запомнить расписание пациента наизусть. Так. Значит, понедельник, десять утра. О, вот как. Оказывается, в данный момент Ричард находится всего в нескольких шагах от меня, в компьютерной комнате. Часы сообщают мне, что до десяти осталось еще шесть минут.

Я использую это время, чтобы подготовить сцену. Медленно достаю из сумки газеты, стараясь не повредить их еще больше – они и так здорово затрепаны. Мы с Дэвидом строго следили за тем, чтобы не нарушить порядок, в каком они были сложены, и оставить на своих местах все вложенные листочки и бумажки. Ричард педантичен до крайности; края стопки всегда были идеально выровнены, а страницы идеально разглажены. Я тщательно складываю газеты и чуть не по линейке подгоняю углы друг относительно друга. Наконец газеты выглядят так, будто сам Ричард положил их на край моего стола, рядом с креслом для пациента.

Я еще никогда так не психовала перед встречей с ним – разве что в самый первый раз, когда никто о нем ничего не знал и мы кормились только сплетнями и домыслами – что за преступление он совершил, как он будет себя вести, не прихлопнет ли кого из нас. Кажется, я несколько часов готовила кабинет к «очной ставке», но выясняется, что сейчас всего без четырех минут десять.

Я открываю бутылку воды и пью медленными глотками, что по идее должно меня успокоить. Как бы не так. Мне все мерещится, что время остановилось, однако секунды все же идут. Маленькие белые цифры на электронных часах показывают 9:59, потом раздается чуть слышный щелчок, и наконец-то – 10:00. Я отодвигаю кресло и встаю.