– Никогда больше так не пугай меня! – кричала она. – Никогда больше! Никогда! Никогда!

Каждое восклицание сопровождалось ударом посудного полотенца. Майк ожидал, что отец вступится за него и положит этому конец, но отец не заступился… возможно, боялся, что она набросится на него, попытайся он вмешаться. Майк усвоил урок: одной порки посудным полотенцем вполне хватило. Домой до темноты, да, мэм. Будет исполнено.

Он шагал через поле к гигантским развалинам, занимающим центральную часть. Конечно же, это руины Металлургического завода Китчнера – Майк не раз проезжал мимо, но никогда не думал о том, чтобы обследовать их, и не слышал, чтобы кто-то из ребят рассказывал об этом. Теперь, нагнувшись, чтобы получше разглядеть несколько кирпичей, лежавших пирамидой, он подумал, что знает причину. Поле заливал яркий свет солнца, плывущего по весеннему небу (лишь изредка, когда облачко на короткое время закрывало солнце, поле медленно пересекала огромная тень), что-то здесь было пугающее… возможно, тишина, нарушаемая лишь ветром. Он чувствовал себя исследователем, обнаружившим остатки мифического древнего города.

Впереди справа он увидел закругленный бок массивного, облицованного плиткой цилиндра, поднимающегося над высокой травой. Побежал туда. Это была главная дымовая труба Металлургического завода Китчнера. Майк заглянул в нее и вновь почувствовал пробежавший по спине холодок. Диаметра трубы хватало, чтобы Майк мог войти в нее, если бы захотел. Но он не хотел; одному Богу известно, какая мерзость могла налипнуть на внутреннюю, зачерненную дымом облицовку, какие насекомые и твари могли обитать в трубе. Ветер дул порывами. И когда воздух двигался поперек лежащей на земле трубы, возникал жуткий звук, похожий на тот, что издавали лосиные дудки с вощеными струнами, которые он и его отец каждую весну устанавливали на головах пугал. Майк в испуге отступил назад, внезапно подумав о фильме, который вчера смотрел с отцом в программе «Раннее шоу». Фильм назывался «Родан [116]», и они вроде бы получали огромное удовольствие, когда сидели перед телевизором, отец хохотал и кричал: «Уложи эту птичку, Майк!» – всякий раз, когда Родан появлялся на экране, и Майк стрелял из пальца-пистолета, пока мать не засунулась в дверь и не попросила вести себя потише, потому что от такого шума у нее разболится голова.

Но теперь все выглядело не столь забавно. В кино Родана освобождали из центра земли шахтеры-японцы, которые рыли самую глубокую в мире шахту. И глядя в черное жерло этой трубы, не составляло труда представить, что птица затаилась в дальнем конце, сложив кожистые, совсем как у летучей мыши, крылья на спине, и смотрит на маленькое круглое лицо школьника, заглядывающего в темноту, смотрит, смотрит своими большими, с золотыми ободками глазами.