Я осматриваю чашку из зеленого пластика. Обычно она стоит у меня в глубине шкафчика, на тот случай, если в гости придут друзья с маленькими детьми. Сандвич лежит на одной из бумажных тарелок, которые мы держим в кладовке для спонтанных барбекю. Хлипкий пластиковый поднос Анна взяла из теплицы (обычно я ставлю на него саженцы), не рискнув принести мне тяжелый, посеребренный, с которого я стираю пыль, когда у нас гости. Ничего тяжелого или острого. Ничего, что я могу использовать как оружие. Знала ли Анна, что в эти выходные я буду дома? Она не могла этого знать, если только…
Сколько пройдет времени, прежде чем кто-нибудь меня хватится? Прежде чем кто-нибудь меня найдет? Рабочие придут сюда в понедельник. Так что я не умру с голоду. Что задумала Анна?
Я не могу позволить себе строить домыслы. «Разбирайся с фактами по одному зараз», – говорила Пола, мой психотерапевт. И я стараюсь, но чувствую себя так, словно кручусь на ярмарочной карусели. Крепко вжимаю ладони в глазные яблоки.
Заползаю обратно на кровать. Осматриваю манжету и, выгнув ступню, стараюсь стащить ее с лодыжки. Мне интересно, откуда взялись эти кандалы, вспоминаю, что Анна читала «Пятьдесят оттенков серого», и содрогаюсь. Я снова и снова толкаю холодный металл к пятке, пока не сдираю кожу и на матрас не начинает капать кровь. Лодыжка никак не пролезает в манжету. Меня передергивает, когда я вспоминаю, как мы с Чарли однажды после школы смотрели по телевизору фильм «Мизери». Я закрыла глаза, когда Кэти Бейтс кувалдой разбивала ноги Джеймсу Каану. «Слышно, как хрустят кости!» – вопила Чарли.
Опускаю голову на колени, зарываюсь пальцами в волосы и стягиваю резинку, которую из-за усталости поленилась снять вчера вечером. На матрас падает заколка «невидимка», и во мне загорается надежда. Я хватаю находку и разгибаю металл, выпрямляя ее. Сдерживая дрожь в руке, вставляю заколку в замок ножного браслета, поворачиваю.