Гифорд досчитал до двух. Его голос звучал так же отдаленно, как и голос Андертон. Уинтер сместил прицел и выстрелил. Первая пуля попала Гифорду в правое плечо. Он сразу же отпустил взрыватель и завыл от боли. Вторая пуля выбила ему левую коленную чашечку. Нужна была именно левая. Упади он на правую сторону – мог бы случайно взорвать бомбу. То, что случилось далее, было похоже на валку дерева. Гифорд рухнул на пол, на левую сторону, не на взрыватель. Лицо побелело, и он тяжело вздыхал и пыхтел, пытаясь справиться с болью.
– Не двигаться, – закричал Уинтер.
Гифорд застыл на месте, и вдруг в его выражении лица что-то поменялось. Это было лицо человека, решившего спровоцировать собственное убийство при задержании. Уинтер сталкивался с этим раньше. Он подумал о жертвах Гифорда, о разрушенных жизнях их близких, и ему захотелось убить его. Левая рука Гифорда начала двигаться к взрывателю, но Уинтер опередил его. Он преодолел расстояние между ними в два прыжка, наступил на запястье Гифорда и выстрелил ему в руку. На этот раз тот закричал – громко, душераздирающе, и казалось, что не будет конца этому крику. Уинтер снова поднял «Глок» и нацелился ему в голову.
– Стоп, – закричала Андертон. – Не убивайте его.
Звуки выстрелов по-прежнему отдавались в голове Уинтера, и слух не успел восстановиться. Голос Андертон звучал приглушенно. Он подождал еще несколько секунд, глаза следовали траектории выстрела. У него все чесалось от адреналина. Гифорд теперь тихо стонал и корчился от боли. Ему отчаянно хотелось прекратить боль, куда-то скрыться от нее, но скрываться было некуда. Дышал он поверхностно, лицо побледнело. Кровь текла на кухонную плитку. Пули не задели артерии и внутренние органы. Кости руки были раздроблены, и он будет хромать до конца своих дней, но он будет жить.
Уинтер опустил пистолет, засунул его за ремень и сел рядом с Гифордом, чтобы получше рассмотреть бомбу. Взорвать ее можно было, только нажав на взрыватель. Никаких подвохов и неожиданностей. Он начал снимать детонатор с пояса Гифорда, и Андертон порывисто вдохнула.
– Все нормально, – сказал он. – Она не взорвется.