Светлый фон

Он похудел и от этого как будто стал выше ростом. Лысина, обычно блестящая, покрылась ежиком двух-трехдневной щетины, а очки в черной оправе съехали на изогнутый крючком нос. Левин остановился в дверях, держа шляпу в руках. Его теплое пальто расстегнуто, а взгляд устремлен на стул для посетителей.

– На нем можно сидеть?

– Рискни.

Левин закрывает за собой дверь, кряхтя, устравиается на стуле.

– Да… этот бедняга… Он одряхлел, пожалуй, еще больше, чем я.

Я прикручиваю радио. Уже осенью мы общались с Левиным от случая к случаю. Он редко когда отвечал мне по телефону – вероятно, только когда ленился предварительно проверить, кто звонит. Мы стали видеться время от времени, после того как я вернулся на службу, а он получил место в нашем отделе. Здоровались, встречаясь в коридоре или буфете, но не более.

Наши отношения вечно окружало целое облако тайн и недомолвок. К примеру, я слышал, что получил место в группе международных расследований искючительно благодаря Левину, который был вынужден пойти на этот шаг под чьим-то давлением сверху. И тому, кто на него надавил, было известно нечто такое из прошлого Чарльза, о чем больше не знал никто. Кроме того, Грим говорил, что Левин навещает кого-то в клинике Святого Георгия, и я понятия не имею, что бы это могло значить.

Вполне возможно, что ничего. Не исключено, что виной всему мое больное воображение и все эти тайны не стоят выеденного яйца. Так, по крайней мере, мне показалось, когда Левин постучал в дверь моего кабинета в тот декабрьский вечер накануне Рождества.

– Ты пришел проверить мой стул? – спрашиваю я.

– Нет… Нет, не за этим, – добавляет он после недолгой паузы. – Я слышал, твой первый месяц на службе прошел спокойно.

– Совершенно спокойно, – подтверждаю я. – Никаких заслуживающих упоминания происшествий.

Он хихикает. Потом осторожно меняет положение на стуле, спинка скрипит.

– Все-таки это страшно, – говорит он. – Ты не находишь?

– Ты о Кейсере?

– Да. Уж слишком невинными предстают после всего этого «Шведские демократы» в глазах общественности. «Мэйнстрим» – кажется, так это называется.

– Это так. Даже чертов прокурор Олауссон признает, что на этом деле они заработали много очков. Я тут подслушал…

– Олауссон? Он что, прямо так и сказал?

– Да.

– Значит, и он тоже… – Левин как будто о чем-то задумался, и некоторое время оба мы молчали. – Ну, Гофман, конечно, опаздывает, как и положено важному гостю.

– Вы с ним знакомы?