– Понимаю, что ты возбужден, Лео, но…

– Я не возбужден, я взбешен.

– Мне жаль, что вышло так, как вышло, но я был вынужден… Я просто не мог открыть тебе того, о чем ты спрашивал, когда звонил мне.

– Кто же тебе мешал? И главное, чем он так зацепил тебя?

Левин рассеянно улыбается.

– Я не могу сказать тебе этого.

– Почему?

– Потому что не могу.

Я помню тот клочок бумаги, исписанный его почерком, – таким изящным, что тяжесть слов становилась почти неощутимой. Я так много ее перечитывал, что почти выучил наизусть.

Я рад быть рядом с тобой, слышать твое дыхание, знать, что ты жив. Я тоже жив, что почти удивительно после того, что произошло на Готланде и что больше касается меня, чем тебя.

Я получил недвусмысленное распоряжение начальства разместить тебя в нашем подразделении. Это решение принималось не наобум, они хорошо тебя проверили и предусмотрели все возможные последствия. Бумага изобиловала разными оговорками в сослагательном наклонении. Что делать? Все они параноики. Меня они шантажировали моим прошлым.

Прости, большего я открыть тебе пока не могу.

Твой Чарльз.

– Что это было за «распоряжение»? – спрашиваю я. – Могу я взглянуть на бумагу, по крайней мере?