– Ты умирать – вот что это значить! – прохрипела та.

Лана зарядила носком ботинка ей в подбородок, и старуха отлетела на несколько ярдов, упала и замерла, скорчившись костлявым клубком.

– Неправильный ответ, – сказала Лана, вытирая с лица остатки токсической слюны.

Затем она взяла Гарри за руку и завела в хибару. Внутри горел небольшой очаг. Дым выходил через отверстие в центре крыши. В отблесках пламени Лана увидела Дейла с Кезом – они стояли на коленях, спиной к огню, вперив глаза в стены лачуги. Руки они держали скрещенными сзади – так, словно были связны. Лана бросилась к ним.

– Господи! Ребята! Ответьте!

– Они живы?

– Ага. Она обездвижила их… каким-то заклятием. Они словно в трансе. Но живы.

Лана схватила Кеза за руку в попытке установить контакт и разорвать цепи, связавшие его разум. По телу здоровяка пробежала дрожь, и в ответ он сдавленно замычал – так, словно пытался заговорить во сне. Лана присела рядом с ним и посмотрела ему в лицо. Глаза татуировщика были широко распахнуты, а рот плотно закрыт. Немигающим взглядом он смотрел сквозь неё.

– Кез. Это Лана. Ты можешь?..

– Эй, ребята, блять! Алё! – вмешался Гарри. – Нужно идти. Люцифер разлаялся, и не хотелось бы быть здесь, когда он начнёт кусаться.

Кез выдавил из себя тот же приглушённый звук. Лана провела руками перед глазами сначала у него, потом у Дейла – ноль реакции.

– Вот засранцы. Да послушайте же, что говорит Гарри! Вы даже не связаны. Та старая сука просто заставила вас так думать. И кляпов у вас нет. Слышите меня?

Послышалось всё то же глухое мычание за стиснутыми губами.

– Это всего лишь фокус, – вздохнул Гарри. – Какое-то придурочное заклятие. Кез, твои татуировки должны с этим справиться.

Они с Ланой подождали ответа, но ни Кез, ни Дейл не подали голоса.

– И тишина, – не вытерпела Лана. – Что нам теперь делать? Пиздец. Ну не понесём же мы их!

– Погоди, – сказал Гарри. – Глаза у них открыты, так?

– Ага. Они даже не мигают. Крипота, пипец просто.

– Они смотрят на что-то конкретное?

Лана бросила взгляд на стену перед Кезом и Делом – она была сделана из рваной парусины, и на ней оказалась четвёрка иероглифов. Начертаны они были так убористо, что почти сливались. Их друзья не сводили с них глаз.