Надо было натаскать побольше мешков с цементом, подпереть дверь в его клетку еще чем-нибудь, принять дополнительные меры предосторожности. Или в глубине души я надеялась, что Тони последует сюда за мной? И я разделю участь Флер?

– Я думала, ты меня вспомнишь, – говорю я, возвращаясь мыслями в тот день, когда я ногами, отяжелевшими от страха, брела от станции к его дому. – Когда я появилась на твоем пороге.

– Я узнал твое лицо. Я никогда не забываю красивые мордашки. Я только не сообразил тогда, кто ты.

Голос Тони кажется пьяным.

– Ты решил, что я – Джемма Хаиш, – роняю я. Мне нужно, чтобы он продолжал говорить.

– Да, на какое-то время я впал в заблуждение, – признает Тони.

Я не могу удержаться, чтобы не съязвить:

– Твоя память стала так плоха?

– Плоха? – замолкает на пару секунд Тони. – Говоришь, моя память стала хуже? – к насмешливости в его голосе теперь примешивается гнев. Вот ведь ирония судьбы. С каждым годом Тони становился все более забывчивым, под стать своим жертвам. Хотя боялся этого больше всего на свете. – Я пока еще могу вспомнить, что было вчера, – продолжает он. – Чего не скажешь о той тупой сучке, твоей подружки Фло.

– Флер… – я закрываю глаза, пытаясь подавить уже свой гнев. Как он смеет ее так называть! – И она не была тупой сучкой.

– Она призналась мне, что мать звала ее Флоренс, – хмыкает Тони. – Аккурат перед тем, как я вскрыл ей мозги.

Я не могу это слушать. Последний разговор Флер с этим чудищем… Лежа в ужасе на этом столе, она говорила о матери! Флер до самого конца сохраняла мужество!

– Я всегда предпочитал официальные имена. Они выглядят более презентабельно на картинах. За счет латинского звучания, наверное.

– И сколько их было? – спрашиваю я.

Тони уже подошел ко мне ближе. Теперь он стоит справа от меня. Я даже различаю очертания его фигуры. А моя левая рука шарит в ящике, перебирая медицинские инструменты.

– Около восьми. И память каждого ныне увековечена в искусстве. Я и для тебя заготовил морского конька – на всякий случай. Забеспокоился, когда ты вспомнила свое имя. «Hippocampus madeleine»… Как тебе? Впрочем, должен признаться, что я ни разу не заподозрил тебя во лжи. Тебе удалось провести меня. Да, ты всегда опережала меня на шаг…

Мои пальцы упираются в острый кончик долота и скользят по нему, чтобы схватиться за ручку.

– Да, ты сыграла по-крупному, – продолжает Тони. – Появившись на моем пороге.

– Не совсем так, – говорю я. Ведь в Индии я вспомнила еще кое-что – еще один кусочек пазла, который побудил меня последовать своему плану, кинуть кости и рискнуть быть узнанной (или неузнанной) на крыльце его дома. – Той ночью ты признался: «Мой мозг умирает». Да, именно так ты сказал: «Мой мозг умирает». И я рассчитывала, что твои поврежденные синапсы не вспомнят мою красивую мордашку. Или мою татуировку. В тот вечер, перед тем, как ты нас опоил, мы с Флер сделали себе одинаковые тату. Цветки лотоса. На память. И, оказавшись в твоем доме, я внимательно наблюдала за тобой. Татуировка могла оживить твою память. Но нет. Ничего такого не случилось. Ты так и не вспомнил меня. А для чего предназначаются ключи от машины, ты еще помнишь?