Мартин тихо ждет у входа, пока она закончит.

– О, это ты, Мартин. Я гадала, вернешься ли.

– Привет, Фрэн. Как твои дела?

– Не очень. По правде говоря, ужасно. Ты что-то хочешь?

– Вчера я разговаривал с Джейми в камере перед тем, как его забрали. Он о тебе беспокоится. Просил передать, что сожалеет о боли, которую невольно причинил. Уверен, парень говорил искренне.

Фрэн не выдерживает. Она оседает на ближайшую скамью и, повесив голову, почти беззвучно начинает плакать.

Мартин садится рядом.

– Фрэн, я подумываю кое-что написать. Объяснить, что случилось на самом деле.

– И ты решил поговорить со мной? – Скорее утверждение, а не вопрос.

– Да.

Фрэн смиренно кивает.

В здании есть что-то спокойное – эдакое тихое убежище от жары и палящего солнца снаружи.

Мартин включает в телефоне приложение-диктофон. Подождав, пока Фрэн возьмет себя в руки, он начинает:

– Фрэн, ты говорила, что в день трагедии пришла в церковь. И предупредила Байрона Свифта о расправе, которой ему грозил твой муж со своими друзьями.

– Да, я сказала, что у них ружья, и посоветовала бежать. А он и так уезжал сразу после службы и велел ждать его в Негритянской лагуне.

Мартин замолкает, подбирая ответ.

– Нет, Фрэн, неправда. Свифт сказал вам с Мэнди Блонд одно и то же: что вынужден ехать один. Мы знаем об этом со слов Мэнди, а также из записи телефонных разговоров из церкви. Он планировал вас обеих бросить. Скажешь, я не прав?

– Байрон любил нас. Заботился о нас.

– Верю, что так и было. Скорее всего, он хотел взять тебя с собой. Только ведь не обещал? Наоборот, сказал, что это невозможно.

Фрэн долго сидит в оцепенении, потом кивает.