Мартин стискивает ее руку.

– Мэнди, ты все сделала правильно. Совершенно правильно. Копы ошибались, а ты нет. Тех девушек убил Джейми Ландерс. – Помолчав, он с напором продолжает: – Зачем тебе понадобилось вырывать страницы? От чего ты пыталась защитить Байрона?

– Байрона? – Она выглядит чуть удивленной. – Я защищала не его. Он погиб. Ему это уже не причинило бы вреда.

– Тогда кого?

– Робби.

– Робби Хаус-Джонса?

– Да.

Мартину вспоминается юный констебль, его покрасневшие руки и лицо, черное от копоти.

– Почему, Мэнди? Что такое страшное было у тебя в дневнике?

Она закрывает глаза, прикусив губу, собирается с духом.

– Робби преклонялся перед Байроном, словно перед каким-то божеством. Был от него без ума, может, даже любил. Мы с Байроном еще шутили на эту тему. Если бы в полиции такое прочли, их нелепый мирок обошелся бы с парнем безжалостно.

– Твоя правда. Но ведь это не все? Возможно, желание его защитить – достаточный повод вырвать страницы, только этого слишком мало для того, чтобы рисковать арестом, тюрьмой и разлукой с Лиамом. Наверняка есть что-то еще.

– Байрон кое-что рассказал. – Мэнди глядит на Мартина в упор. – Не о том, что он Джулиан Флинт, ничего такого, и ни слова о службе в Афганистане… другое. Про людей, которые выращивают наркотики на Пустоши и сбывают мотобанде. Он этим людям помогал, выступал посредником, чтобы байкеры их не ограбили. Когда мы последний раз виделись перед той роковой службой в церкви, Байрон сообщил, что уезжает, но не может меня забрать и в случае чего мне следует искать помощи у Робби. Он сказал, что Робби в курсе его дел. Робби покрывал Байрона. Вот что я вырвала.

– Ты выгораживала Робби?

– Он не виноват, Мартин. Парень любил Байрона, верил ему. И защищал его, причем бесплатно. Это была не коррупция, а любовь.

– Кто еще знал?

– Думаю, в подробностях вообще никто, даже Робби. Зато все были в курсе, что у Байрона есть деньги. На футбольную команду, на детско-юношеский центр, на помощь нуждающимся семьям. А также пожарным, боулинг-клубу. Мы все повязаны – засуха не кончалась, жить становилось труднее, – мы не задавали вопросов.

Внезапно Мэнди встает, он уже не держит ее за руки, а обняв, притягивает к себе. Нужно сказать ей, что Байрон был не только посредником. А заодно и о Харли Снауче, пусть пройдет тест на ДНК. Но все это подождет.

День жарок. День горяч. День скучен. Утренний ветерок умер, и солнце висит над Риверсендом, как топор палача. Едва отперев двери, все опять закрылось – на неделю, а может, навсегда. Банк, комиссионка, художественная галерея, контора риелтора, парикмахерская. Заколоченный и анонимный винный салун вернулся в единоличное владение своих призраков. Над руинами пивной еще вьются струйки дыма, и по улицам, как шакалы, рыскают журналисты. Неизменно неподвижный солдат на перекрестке понуро созерцает со своего пьедестала то же самое мгновение тишины, что и бо́льшую часть века. Рядом с пивной – нетронутый огнем, но до сих пор закрытый универсам, воду в бутылках не купишь.