Она оттолкнула его изо всех сил, чтобы вздохнуть наконец и попытаться понять, что происходит. Ее трясло в приступе тахикардии – дышать было тяжело, ладони взмокли, она с трудом удерживала в руке фонарик.

Дверь камеры захлопнулась.

Скрежетнули стальные засовы, входя в пазы, выбитые в стене.

– Нет! – крикнула Лудивина. – Нет!

Брюссен осел на пол, навалившись на ее ногу, не давая броситься к двери, удерживал всей своей массой. Она попала в ловушку.

Нет, невозможно. Брюссен не может быть здесь, мертвый, с ней взаперти. Это кошмарная галлюцинация…

Откуда-то вдруг донесся знакомый голос. Серьезный голос уверенного в себе мужчины:

– Сами прекрасно знаете, что будет, если не проявите благоразумие и не согласитесь внимательно меня выслушать.

В голосе не было ни торжества, ни ликования. Он звучал бесстрастно, так же, как и раньше.

Малюмон.

Лудивина опустила голову. Она вдруг сдалась – сразу, в одно мгновение. Потому что с самого начала дала себя обдурить, как школьницу.

Малюмон завоевал ее доверие. Он играл роль скромного, вежливого директора клиники, который не имеет никакого отношения к расследованию, а на самом деле дергал за ниточки послушную марионетку.

Однако странно, что он взял Брюссена в помощники – по всем признакам главный убийца должен быть волком-одиночкой, тем, кто никого не пускает на свой пир. Вожак стаи ни с кем не разделяет трапезу – он ест первым, пока остальные покорно ждут своей очереди.

Не брал он Брюссена в помощники. Брюссен тут вообще ни при чем.

Лудивина ввела себя в заблуждение, неправильно оценив то, что увидела в кабинете Малюмона и в нем самом – прирученную тьму, контролируемое безумие в его глазах. Она сразу сравнила его с криминологом Ришаром Микелисом.

Да, они из одного теста, это верно, от них обоих исходит волнующий магнетизм. Но в отличие от Микелиса, этот человек стоит по ту сторону зеркала.

Логические рассуждения успокаивали – сердце Лудивины колотилось уже не в таком бешеном ритме, и ей удалось выровнять дыхание.