– Аня! – Какой-то человек зовет ее из толпы протестующих, но она, не обращая внимания, протягивает фотографию и держит, пока я не беру.

Снимок не тот, что был во всех газетах; с улыбкой, открывающей недостаток передних зубов, и в школьной форме, голова чуть повернута, как велел фотограф. Здесь Джейкобу всего три-четыре года, и мать прижимает его к себе, лежа в высокой траве, густо заросшей одуванчиками. Судя по ракурсу, Аня сама сделала этот снимок: ее рука вытянута за пределы кадра. Джейкоб смотрит в камеру, щурясь на солнце и смеясь, и Аня тоже смеется, но глядит на Джейкоба, и в ее глазах можно увидеть крошечные отражения сына.

– Мне очень жаль, – говорю я. Меня передергивает от бессилия и беспомощности этих слов, но я не могу подобрать других или промолчать при виде ее горя.

– У вас есть дети?

Я думаю о своем сыне, о его невесомом тельце, завернутом в больничное одеяло, о боли в матке, которая никогда не проходит. В английском языке должно быть слово для матери без детей, для женщины, лишившейся ребенка, который был смыслом ее жизни.

– Нет. – Я тщетно подыскиваю, что еще сказать, и протягиваю фотографию обратно. Аня качает головой.

– Мне не нужно, – отказывается она, – я ношу его лицо тут. – Она прижимает ладонь к груди. – Но вам, – тут следует секундная пауза, – вам надо помнить. Вы должны помнить, что был такой мальчик, что у него была мать и что ее сердце разбито.

Нырнув под барьер, она скрывается в толпе, а я судорожно втягиваю воздух, будто долго просидела под водой.

Мой адвокат – женщина средних лет – глядит на меня с известным интересом, входя в маленькую комнату для консультаций, возле которой в коридоре стоит охранник.

– Рут Джефферсон, – представляется она, протягивая руку. Ее рукопожатие твердо. – Сегодня простой этап, мисс Грэй. Вы уже признали свою вину, поэтому предстоящее слушание нужно лишь для вынесения приговора. Наше разбирательство в расписании идет первым после обеденного перерыва, и, боюсь, вам достался судья Кинг.

Рут присаживается напротив меня за стол.

– А что плохого в судье Кинге?

– Скажем так, он не отличается снисходительностью, – невесело усмехается Рут, блеснув великолепными белыми зубами.

– Сколько мне дадут? – не удерживаюсь я и тут же мысленно себя одергиваю. Это не важно. Главное сейчас – поступить правильно.

– Сложно сказать. Скрыться с места аварии и не сообщить о случившемся – это грубое нарушение, однозначно влекущее за собой лишение водительских прав, но сейчас это для нас не важно, потому что наезд со смертельным исходом в любом случае означает срок. А дальше возможны два варианта. За причинение смерти по неосторожности теоретически полагается лишение свободы от двух до четырнадцати лет, но в пояснениях к законодательству рекомендовано от двух до шести. Судья Кинг будет настаивать на шести, и моя задача – убедить его, что два года вполне достаточно. – Она открывает черную чернильную ручку. – У вас случайно нет психических отклонений в истории болезни?