– Мне очень жаль, что тебя довели.

– Перестаньте жалеть и слушайте. Толпа орет с пеной у рта «слабо! слабо!», но раньше, чем я успела что-либо сделать, откуда ни возьмись появилась ваша дочь Мэгги. Она действовала по своей программе – подбежала к Сабрине, схватила ее за руку и как крикнет: «Лукас только что пригласил на свиданку Шарлотту М.!»

Захихикав, как ненормальные, Мэгги с Сабриной убежали, а за ними бросилось поглазеть на новую подростковую трагедию все стадо желторотых баранов и овец.

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Мэгги и Сабрина побежали во главе стаи по коридору, хихикая, как малолетние стервы, но перед тем, как свернуть за угол и пропасть из виду, Мэгги оглянулась на меня. Я сразу поняла по ее зеленым встревоженным глазам, мистер Зигаровски, – я уже тогда умела отличать настоящую тревогу от притворства – что Мэгги отвлекла Сабрину нарочно.

– И вы стали дружить?

– Мэгги больше ни словом не обмолвилась. Ни разу. Даже после того, как мне обожгло ухо у костра. И я бы не сказала, что она была тихоней – Мэгги вполне сознавала собственную популярность в классе. Но в тот конкретный день, когда меня хотели поднять на вилы, ваша дочь… – Нола сделала паузу, подыскивая и не находя нужные слова. – Вы ее правильно воспитали.

Зиг побоялся, что голос его выдаст, а потому просто кивнул. И улыбнулся. Он крепко сжал руль, сам себе не веря, что не дал эмоциям выплеснуться наружу. Внутренняя борьба длилась три секунды.

Сначала у него задрожал подбородок, потом губы, наконец грянула буря эмоций, ее толчки сотрясали все тело, она рвалась вверх, пока не охватила лицо и не выжала из глаз слезы.

Нола не удивилась – перед ней был отец, страдавший от потери дочери.

И как он страдал – не проходило дня, чтобы Зиг не тосковал о Мэгги.

Сам же Зиг чувствовал, что слезы его не связаны с утратой. Они знаменовали возвращение. Целых четырнадцать лет Зиг прожил, привычно думая, что Мэгги больше нет, привык, что в день рождения дочери царит тишина. Такова самая глубокая боль в арсенале смерти – полное оцепенение от неспособности пережить утрату и в то же время – существование по привычке.

Четырнадцать лет Зиг ощущал, что смерть Мэгги окончательна, имеет свои правила и границы. И вдруг двухминутная история о зловредных подростках дала Зигу то, что он уже не надеялся получить, – новые подробности из жизни дочери. В одно мгновение его дочь, его Звездочка, вновь ожила. Там, где прежде зияла безнадежная пустота, расцвело новое воспоминание.

Он улыбался сквозь слезы радости.

– Нола…

– На здоровье, – ответила девушка, уткнувшись в свой рисунок. – И я не обижусь, если вы не станете меня обнимать, когда мы приедем в Вашингтон.