— А Шук не боялся, что Уоллес на него настучит?
— Нет. Шук довлел над ним психологически. А напоследок накормил дерьмом, разыграв Уоллесу по телефону свое самоубийство. Тот тогда и решил, что мы идем за ним. А тут ты, первый из репортеров со своим дознанием. Это и захлопнуло крышку его гроба. Шук был ублюдок умный.
— Ну а Келлер?
— Что я могу сказать? Ты знал его, как никто другой. Ты же практически раскрыл это дело, хотя в дальнейшем я буду утверждать, что никогда тебе этого не говорил.
Рид усмехнулся.
Сидовски продолжал:
— Келлер нашел свой конец на дне Тихого океана, как и хотел. Теперь он лежит на столе в морге, избавленный от страданий, как и Шук. И знаешь что? С их отсутствием миру дышится чуть легче.
— Впору заводить песню, Уолт?
Сидовски допил кофе и пульнул бумажный стаканчик в мусорку.
— Возможно. Ну что, мне пора. Проведаю моего старика, вернусь домой, покормлю птиц. Ты б подъехал как-нибудь, что ли? Я возьму свежей колбаски, яичного хлеба из польского магазина. А ты пивка с собой прихватишь.
— Я-то думал, это ты у меня в долгу. Я раскрываю за тебя дела.
— Ишь ты. Молод еще. Еще даже можешь при желании устроиться в полицию Сан-Франциско. Если надумаешь, я замолвлю словечко. Или кишка тонка?
— Муштру, Уолт, не люблю. А вот опасность — да.
— Опасность любишь? Ну так приезжай к моему старику на стрижку и бритье.
Сидовски сердечно хлопнул Рида по плечу:
— Передавай привет семейству, Том.
Прежде чем идти наверх, Рид зашел в санузел, сполоснуть лицо. Усталость неимоверная; надо бы принять душ, побриться. Тело местами до сих пор поламывало. Он был так близок к тому, чтобы все потерять.
И сделал бы все, что угодно…
Как Келлер?