Петра Хорр отказалась от выходного, приехала в офис и старалась утешить Аманду, которая скрючилась на полу в три погибели, молча прижимая к себе сумку с кошкой Спаси-Тунца. Утром, когда позвонил шеф, ассистентка у себя в ванной красила волосы в три цвета: едва успев вытереть их и наспех одеться, она стрелой полетела на мотоцикле. Без геля, от которого волосы обычно торчали иглами, в коротких штанах, линялой рубашке и спортивных тапочках, Петра казалась пятнадцатилетней девчонкой.

Инспектор уже вызвал сотрудников лаборатории, чтобы они сняли отпечатки пальцев с компьютера Индианы, а потом отправились в Холистическую клинику собирать улики. Аманда, слушая распоряжения отца, натягивала капюшон все ниже и ниже, хотя Петра Хорр и объясняла ей, что это обычная процедура сбора информации; такие меры принимают всегда, они не означают, что с ее матерью случилось что-то серьезное. Аманда отвечала жалобными стонами и с неистовой силой сосала большой палец. Убедившись, что девочка с каждым часом все больше отступает в детство и скоро понадобятся пеленки, Петра по собственной инициативе схватилась за телефон и позвонила деду. «Мы еще ничего не знаем, мистер Джексон, но старший инспектор всецело занят поисками вашей дочери. Не могли бы вы приехать в департамент? Ваша внучка приободрится, если вы будете рядом. Я пошлю за вами патрульную машину. Сегодня пробег в честь Дня дураков, на многих улицах движение перекрыто».

Тем временем Сэмюэл Хамильтон разложил на столе Боба Мартина обильное содержимое своей папки, где хранилась подробная хроника частной жизни Индианы: сведения о том, куда и когда она ходила; записи подслушанных телефонных разговоров и десятки фотографий — большинство было снято с порядочного расстояния, но все достаточно четкие, если их увеличить на экране. Были там члены семьи, пациенты, включая собачонку; друзья и знакомые. Боба Мартина охватило смешанное чувство: отвращение к сыщику, так пристально следившему за Индианой, презрение к Алану Келлеру, нанявшему его, профессиональный интерес к такому ценному материалу и неизбывная тоска при виде разворачивающейся перед ним жизни женщины, к которой он испытывал такую глубокую нежность и которую так яростно стремился защитить. Фотографии тронули его до глубины души: Индиана едет на велосипеде; перебегает улицу в медицинском халатике; на пикнике в лесу; обнимает Аманду; беседует; говорит по телефону; торгуется на рынке; Индиана усталая, веселая, спящая на балконе своей квартиры над отцовским гаражом; тащит невероятных размеров торт для доньи Энкарнасьон; ссорится с ним на улице, руки в боки, не на шутку разозленная. Индиана, такая ранимая и наивная, девически свежая, ему показалась такой же красивой, как в пятнадцать лет, когда он, мальчишка, соблазнил ее в спортивном зале, за брусьями, сам не ведая, что творит, с той беспечностью, с какой все делал в ту пору, и возненавидел себя за то, что не смог любить ее, заботиться о ней, как она того заслуживала, и упустил возможность создать с ней уютный домашний очаг, у которого росла бы и расцветала Аманда.