Гас куда-то звонит. Через несколько минут в комнате появляются Стюарт с Эдди, будто персонажи какой-то ужасной пьесы… Все трое переговариваются между собой, поглядывая на меня, неслышно бормоча. Стюарт подходит ко мне первым. Кладет мне руку на плечо. «Мы знаем, что это просто несчастный случай, Уилл, – говорит он. – Мы знаем, что ты не виноват». Я начинаю с ним спорить, но слова застревают у меня в горле… Я мотаю головой. Стюарт успокаивает меня, говорит, что все будет хорошо. Что они обо всем позаботятся. Возвращается к Гасу и Эдди.

Они заворачивают тела в одеяла, велят мне не выходить из комнаты. В самый последний момент решают, что Стюарт должен остаться со мной. Гас с Эдди уносят тела. Стюарт протягивает мне кофе. Я плачу. Плачу так сильно, что в конце концов засыпаю. Позже в тот же вечер они возвращаются и излагают мне историю, которую я должен рассказать полиции. Репетируют ее со мной – такие заботливые друзья. У меня отлично получается. Они говорят мне это. При этом я чувствую некоторое облегчение. По крайней мере, я хоть в чем-то хорош. Хотя бы в актерской игре. Это ведь тоже нужно врачу, чтобы достичь взаимопонимания с пациентом. Дайте зрителям то, что они хотят… Моими первыми зрителями стали полицейские. Потом офицер береговой охраны – друг семьи. Они нашли машину Лайлы. Ее тело все размякло и раздулось, мне необязательно опознавать его, если такое суровое испытание мне не под силу. Обрывки одежды Уилли-младшего нашли в ее стиснутых руках. А его тело унесло. Прилив, объясняет офицер. Они продолжат поиски… Я потрясен и готовлюсь к следующему акту спектакля – соболезнующим знакомым, прессе…

Прилив, подумал я, береговая охрана. Что-то тут…

– Через несколько месяцев меня приняли на медицинский факультет, – продолжал Тоул. – Я переехал в Лос-Анджелес. Стюарт поехал со мной, хотя мы оба знали, что ему никогда не получить диплом. Эдди поступил на юрфак, тоже в Лос-Анджелесе. Главы Государства объединились вновь – так они нас там называли. Три Главы Государства.

У нас начиналась новая жизнь, и ни разу никто не упомянул об услуге, которую они мне оказали. Однако они стали куда более открыты, чем когда-либо, насчет своих сексуальных предпочтений – оставляли отвратительные фотографии там, где я мог их видеть, не беспокоясь чего-либо прятать или скрывать. Они знали, что у меня все равно не хватит духу хоть что-нибудь сказать, даже если я вдруг найду десятилетнего ребенка в своей собственной постели. Теперь нас крепко связала дурная взаимная зависимость друг от друга.