Гас исчез. И вот годы спустя, когда я уже стал врачом, когда я на своем пути к известности и все расхваливают мои чуткость и такт, он появляется у меня в офисе после того, как все пациенты разошлись по домам. Еще больше разжиревший, отлично одетый, уже не дворник. Теперь, шутит Гас, он божий человек. Показывает мне полученный заочно диплом по богословию. Говорит, что пришел просить меня о кое-каких услугах. Получить по старым векселям, как он это сформулировал. Я заплатил ему в тот вечер – и с тех пор продолжал платить в той или иной форме.

– Самое время прекратить платежи, – сказал я. – Давайте не будем приносить ему в жертву Мелоди Куинн.

– Ребенок обречен, судя по тому, как все складывается. Я убеждал Гаса отложить это. Несчастный случай с ней. Уверял его, что нет никаких свидетельств тому, что она видела или слышала что-нибудь. Но он не желает с этим больше затягивать. Что такое еще одна жизнь для такого человека? – Тоул ненадолго примолк. – А что, она действительно представляет для него опасность?

– Вообще-то нет. Она сидела у окна и видела силуэты мужчин. Одного из них опознала как своего отца – она не знала его, но у нее была его фотография. В тот день, когда я подверг ее гипнозу, сразу после сеанса Мелоди спонтанно стала обсуждать его. Показала мне фото и безделушку, которую он ей подарил. Когда у нее начались ночные кошмары, мне надо было сразу догадаться. Я думал, что гипноз ничего в ней не пробудил. Но это было не так. Он вернул ей воспоминания об отце – о том, что она видела, как он прятался за окном перед тем, как войти в квартиру Хэндлера. Она знала, что ее папа сделал что-то ужасное. И пыталась подавить это. Но это вернулось в ее снах.

Все это начало доходить до меня, когда я увидел подсказку, которую она оставила, когда Ронни Ли явился и похитил ее и ее мать. «Сушеную голову», некогда главную свою драгоценность – символ Папы. Оставить ее означало, что она отказалась от него, пришла к мысли, что Папа – плохой человек, который пришел не в гости, а чтобы причинить вред. Возможно, она видела, как он избивает Бониту, или дело было в той грубой безразличной манере, в которой он с ней разговаривал. Что бы это ни было, ребенок все понял.

С моей нынешней позиции все это представлялось совершенно логичным, но в то время подобные ассоциации были слишком далекими.

– Какая горькая ирония, – говорил тем времени Тоул. – Я прописал риталин, чтобы контролировать ее поведение, – и то же самое предписание вызвало у нее бессонницу, в результате которой она бодрствовала не в то время.