– Пеллерина! Ты не замерзла?

Девочка не ответила, и Валерия улыбнулась так широко, что лопнула сухая кожа на губах. Девочку оставили в доме. Наверняка оставили. И ей, Валерии, дали одеяло – значит, начало общению положено. Притворяться наркоманкой было рискованно – вдруг бы попытка не удалась.

Валерия все еще не знала, в чем, по мнению ее тюремщиков, состоит ее вина, но если бы она стала говорить правду и все отрицать, они не стали бы ее слушать.

Сама не зная почему, Валерия, чтобы придать убедительности своим словам, припомнила наркоманский опыт.

Она была уверена: мужчина и женщина видели отвратительные шрамы на сгибе локтя.

Валерия никогда не скрывала их и не стремилась сделать пластическую операцию, считая, что заслужила презрение, которое иногда читала на лицах других людей.

Сама она чувствовала куда больший стыд.

Семья, удерживавшая их, вероятно, с самого начала сомневалась, что Пеллерина во что-то замешана. Когда Валерия объявила, что их обеих наказали из-за ее наркоманских долгов, все для них стало понятнее – и одновременно ситуация морально усложнилась.

Когда они в последний раз открывали подпол и поднимали гроб, Валерия села в нем, хотя они кричали, чтобы она легла, обзывали ее скурившейся шлюхой и грозились прострелить ей голову.

– Ну и прострелите. Сами будете платить долги Юреку.

– Заткнись, – велела женщина.

– Просто знайте – мне очень жаль, что я…

– Думаешь, мы простим тебя? – перебил мужчина. – С чего? Ты не человек, ты дешевка.

– Не разговаривай с ней, – зашептала женщина.

– Я ничего ужасного не хочу делать, – сказала Валерия. – Но когда мне больше никто ничего не давал и у меня началась ломка, я отчаялась… В таком состоянии уже не боишься ни СПИДа, ни передоза, не боишься, что тебя изобьют или изнасилуют… боишься только ломки. Ломка – это ад.

– Надеюсь, теперь ты как раз там, – сказал мужчина.

– Ужасно похолодало, я не чувствую ног… Вряд ли выдержу следующую ночь…

– Мы-то здесь при чем.

Женщина покачала в руке топор.

– Юрек велел вам убить нас?