– Бабушка… Я чуть с ума не сошла – так волновалась! А ты… ты… В Кенсингтоне женщин душат – слышала, наверно? Мне Кейси каждый раз представляется…

Ба пожимает плечами.

– По-моему, лучше сейчас чуток поволноваться, чем нажить геморрой на будущее.

Отворачиваюсь. Просто не могу смотреть ей в глаза.

– Ну и вот, – продолжает Ба, – назавтра прихожу, глядь – в доме шарил кто-то. По-твоему, это совпадение? По-моему – нет.

– Ты обратилась в полицию?

Ба беззлобно смеется.

– А смысл, когда своя полицейская в семье?

Помолчав, добавляет:

– Вдобавок ничего не пропало. Так о чем заявлять?

На этих словах в мой разум закрадывается догадка.

– Я все заначки проверила. Деньги целы. Телик цел. Серебро цело.

Она продолжает перечислять свои скудные накопления. Хвост недлинного списка я уже не слышу – вышла из кухни, поднимаюсь на второй этаж.

– Эй, Мик, ты куда? – кричит Ба.

– В уборную.

* * *

Но открываю я совсем другую дверь – дверь нашей с Кейси бывшей спальни. Много лет сюда не входила. Мои визиты к бабушке были краткими и почти официальными; я старалась поскорее вырваться из этого холодного дома и на второй этаж поднималась, только если действительно хотела в туалет.

Едва узнаю нашу старую комнату. Бабушка избавилась от любых напоминаний, что здесь когда-то жили ее внучки. Осталась только полуторная кровать, на которой мы с Кейси умещались вдвоем. И то – покрывало новое, хрусткое, из набивного ситца. Выглядит как полиэстеровое. Вся прочая мебель вынесена, даже шкаф. Даже лампы больше нет.

Прохожу в угол, становлюсь на четвереньки, приподнимаю край ковролина, нащупываю расшатанную половицу. Вот он, наш детский тайник – одновременно и сокровищница, и почтовый ящик. Тьма, раз просочившись в жизнь Кейси, заставила мою сестру использовать тайник еще и как склад для сигарет и марихуаны.

Очень может быть, она вломилась в бабушкин дом не для того, чтобы что-то забрать, а для того, чтобы что-то ОСТАВИТЬ.