Паскаль просунул голову из коридора:

– Все в кабинет Шарко. Идите посмотрите. У нас есть лицо.

Лицо? Они пошли за ним. Его плечи сутулились, как будто он нес по гантели в каждой руке. Из-за допросов он так и не заехал домой. Франк стоял у окна своего кабинета, помешивая кофе. Физиономия как после мощной гулянки.

– Доллз и две его горгоны вернулись в отчий дом, но с них больше глаз не спустят. Жеко натравит на них коллег из борьбы с экономическими преступлениями, так что скоро мы узнаем все подробности того, как устроен их бизнес. – Он повертел головой, хрустя шейными позвонками. – Ладно… Я думал, что мы так и останемся ни с чем, пока не показал им фото, сделанное Одри в Гидре. Что-то вроде скрученных цепочек ДНК на цоколе. И тут – бинго. У тебя чертовски хороший нюх, старший капрал. Штука, которую никакая машина у нас не украдет, интуиция…

Он направился к компьютеру и повел мышью. На экране появилось лицо мужчины с тонкими сухими чертами и зализанными назад короткими волосами цвета кофе, отливающего медью. Черный свитер с широким вырезом, открывающим гладкий безволосый торс. Мужчина позировал, держа в руке металлический череп.

– Мишель Ортман, пятьдесят пять лет.

Копы вытаращили глаза.

– Знаю, вы удивлены. Сколько ему можно дать? Сорок максимум? Как раз одно из его произведений ты и сфотографировала, Одри. По словам Доллза, он художник и ярый приверженец контркультуры. Бьется за то, чтобы такие места творческого самовыражения, как Гидра, имели право на существование. Этакий филантроп-мультимиллионер, который без колебаний финансово поддерживает различные структуры borderline[106]. Около двух с половиной лет назад Гидру должны были ликвидировать по решению суда в силу финансовой несостоятельности, но Мишель Ортман вложил в нее деньги и дал ей новую жизнь.

Паскаль присел на край стола.

– Ортман – крутой бизнесмен, – вмешался Робийяр. – Мы посмотрели в Интернете. Он нарубил кучу бабла в девяностых, инвестируя в фармацевтические предприятия. И когда я говорю «куча», можете поверить, она большая. Потом, лет через двенадцать, он создал венчурный фонд на сотни миллионов евро и вложил деньги в многочисленные европейские биотехнологические компании, которые работают над ДНК и старением: «Longlife» в Лондоне, «Crosstime» в Киеве, «TechViva» к нам поближе, в Булонь-Бийанкуре. Их цель? Отодвинуть признаки старения, продлить жизнь, воздействуя на хромосомы, и прочее в таком роде.

– Судя по его виду, это работает, – заметил Николя.

Он прищурился, подумав, не отретуширована ли фотография. Шарко вывел на экран другие снимки, отобранные в галереях изображений. На одном из них Ортман позировал среди произведений искусства и делал непристойный жест, показывая фотографу средний палец… На другом он был с голым мускулистым торсом, разрисованным живописными изображениями… Он рисовал, создавал скульптуры, вырубал из камня, и все это в мрачной мастерской со старыми пожелтевшими и потрескавшимися черепами, обломками костей, вделанными в стены, масками морщинистых вопящих лиц, висящими на проволоках… Он объяснял, что демонстрирует старость в ее самом уродливом проявлении. Эти фотографии показывали различные грани личности Ортмана: суровый бизнесмен и сумасшедший художник, у которого старость вызывала отвращение, а то и ужас.