Глава сорок четвертая

Глава сорок четвертая

Ты лежишь в своей колыбельке и сосредоточенно следишь взглядом за подвесной каруселькой-мобилем в виде серых и белых фетровых звезд на веревочках, свисающей с потолка. Марни сделала ее прекрасной, эту комнату, и идеально подходящей для тебя. Кремовая рулонная штора с изящным рисунком в виде белоснежных птиц. Полки, заставленные книжками, игрушками и яркими изображениями зверюшек в глянцевых белых рамках. Тебя очень любят.

Я вижу в тебе твою мать – в каждой твоей черточке. В твоих крохотных розовых губках бантиком, оттенок которых гармонирует с цветом твоего комбинезончика в розовую крапинку. В яркой голубизне твоих глаз. В том, как нетерпеливо сжимаются и разжимаются твои кулачки в ожидании последнего кормления перед сном.

Чем ты напоминаешь отца, так это длинными ножками и крепкими бедрами. Когда-то я наблюдала за тем, как эти ноги несли его по жизни навстречу всевозможным успехам. Знаешь, ему невероятно везло. У него были все мыслимые и немыслимые привилегии, богатство и обаяние, которое, судя по всему, было источником его самоуверенности. Все наперебой хотели вызвать его улыбку, рассмешить его, привнести в его жизнь что-то хорошее. Быть человеком, чьей благосклонности все добиваются, – феноменальное жизненное преимущество. Наверное, мне самой очень хотелось бы иметь хотя бы капельку обаяния.

Мне не верится, что наше с тобой время практически истекло.

Хочу, чтобы ты знала: я была первой, кто полюбил тебя, прежде чем кому-то другому посчастливилось познакомиться с тобой получше. Я первой тебя увидела. Я любила тебя еще в том промежутке между жизнью и не-жизнью, когда ты пересекала границу между тем, что не вполне существовало, и тем, что отныне должно было существовать всегда. Но после этого возможности узнать тебя как следует мне не дали – и ни единого шанса превратить изначальную любовь в нечто более существенное у меня не было. Я хотела, правда. Я распланировала для нас целую жизнь.

Ты начинаешь задремывать. Прости, я знаю, что уже поздно.

Я быстро.

Я не боюсь того, что может случиться. Если все пойдет не так, как задумано, – а я знаю, что это вероятно, – тогда я останусь ровно в том же положении, в каком нахожусь сейчас. Я буду точно так же одинока.

Но придет ли кому-то в голову что-то заподозрить? Усомниться в случайности очередной трагедии на обочине моей жизни? Думаю, вряд ли.

Как уже было сказано, я отношусь к тем, кому хронически не везет. Наверное, Марни теперь тоже одна из нас.

Эта подушка была сшита в подарок. Когда-то она принадлежала моей сестре. Я подарила ее тринадцатилетней Эмме, когда та лежала в больнице. Я сшила ее своими руками. Это смешно, я знаю. Можешь представить меня за швейной машиной? Вышивка в виде торта на лицевой стороне была маленькой шуткой. Эмма нашла ее забавной, а вот наши родители пришли в ярость. Они поверить не могли, что у меня хватило черствости так поступить с больной сестрой, ну а мы с ней потешались, видя, как они бесятся. Она передарила эту подушку тебе, когда ты появилась на свет. У твоей матери уже было вот это кресло-качалка из полированного светлого дерева, и Эмма сказала, что ему недостает чего-то трогательного и милого.