– Это вы о чем?
– Пошли слухи. Домыслы.
– Какого рода слухи?
– Все самое страшное, что только можно себе представить. Я же говорил, атмосфера в лагере была скверной и до исчезновения парня, а уж потом пошло-поехало. Россказни некоторых мальчишек, да и кого-то из родителей просто в голове не укладывались.
– Например?
– Все, что в голову взбредет, чем страшнее, тем лучше. Что пропавшего мальчишку на самом деле убили. Что его принесли в жертву сатанисты. Что его утопили, разрубили на маленькие кусочки и скормили койотам. И тому подобная чушь. Ходила даже история, что какие-то пацаны, как раз из тех, что были паршивыми овцами, вбили себе в голову, что паренек был
– Просто потому что он был геем?
– Геем? – Блумберг покачал головой. – Какое слово, а? Как будто это какое-то особенное, счастливое состояние. Лучше бы называли их чертовыми извращенцами – так точнее.
Гурни стало нехорошо от мысли о том, что пережил тот мальчик в лагере, где самый авторитетный взрослый так к нему относился.
– Полиция отработала все эти жуткие версии?
– Ничего из этого не вышло. На эту тему ходило столько безумных легенд, что уже ни одна из них не выглядела правдоподобной. У подростков очень изощренное воображение. Мое мнение? Я согласен с полицией – думаю, что он сбежал. Нет никаких доказательств, что произошло что-то страшное. Только все эти сплетни. А сплетни, они как электричество. Опасная штука.
– Значит, сплетни уничтожили лагерь?
– И поставили крест на его могиле. Следующим летом у нас было занято меньше трети коек, и половина ребят уехали до конца смены. Сплетни вернулись, как инфекция. Лагеря просто не стало. Чертовски жаль.
– А про паршивых овец – вы не помните имен?
Блумберг покачал головой.
– Лица помню, а вот с именами беда. Кажется, у них были какие-то клички. Но опять же, я не помню.
– А имя мальчишки, который пропал, вы помните?
– Ну, это легко. Оно столько раз всплывало. Скотт Фэллон.
Гурни записал имя.