* * *

Элайджа грезил. Он снова вернулся в Город, Обнесенный Стеной[62]. Наркотик перенес его в мир, где все было красивее, проще и понятнее. И каждый раз этот мир был новым. Отмытым от грехов и пороков. Здесь везение, талант, усилия и оценки мало что значили. Зато каждый, без всяких различий, мог наслаждаться счастьем и душевным спокойствием.

Его телефон звонил уже дважды. Он посмотрел на экран. Чань. Отложив телефон в сторону, Старик вернулся в «город за стенами», где счастливы были все, как в самых невероятных утопиях. Поскольку у героя была возлюбленная, перед которой все мужчины были равны: богатые и бедные, храбрые и трусы, гении и идиоты. Вот почему все, кто хоть раз был ее любовником, следовали за ней послушной свитой.

Элайджа грезил, и в нем снова возникали чувства, которых он старательно избегал, – эмоции, связанные с детством. Да, без всяких сомнений, это было лучшее время его жизни: детство в Коулун-Уоллд-Сити, легендарной цитадели, разрушенной в 1994 году, похожей на крепость, пронизанную окнами, где жилые дома налезали друг на друга, залезали друг в друга, без плана, без замысла архитекторов, без интервалов между зданиями. Этот гигантский бетонный монолит был так переполнен всяческими вставками и надстройками, что дневной свет с трудом проникал в него.

В те времена «город за стенами» был прибежищем всяческих банд, домов терпимости, опиумных курилен, контрафактных ателье и подпольных казино, однако большинство его обитателей жили мирно, сами налаживая жизнь квартала. Они не подчинялись никаким законам: не зависели ни от Гонконга, ни от Китая, который о них позабыл. И полиция никогда не заглядывала в город-крепость. Жители существовали, подчиняясь только самим себе, не признавая над собой никаких авторитетов, и сами организовывали свою жизнь. А отсутствие общественных служб компенсировали системой «помоги себе сам». Гигантское, безумное нагромождение обветшалых домов здесь было настолько плотным, что мальчишки предпочитали передвигаться по крышам, а не по узким и темным, как туннели, улочкам, где на голову все время, даже в солнечные дни, откуда-то капала грязная вода, а дорогу часто перегораживали кучи отбросов, кишащие крысами.

В этом городе вы волей-неволей все время оставались в форме: из трехсот пятидесяти домов только в двух имелись лифты, а потому, чтобы пройти по городу, надо было преодолеть сложную систему множества лестниц, проходов и коридоров, соединяющих дома друг с другом. Прыгать, бегать, взбегать наверх и сбегать вниз, курить, воровать, хохотать, драться и увертываться от ударов, пробираться мимо нелегальных зубоврачебных кабинетов, парикмахерских салонов и мясных цехов, где обрабатывали и свинину, и кошатину, – Элайджа и его братья жили этой восхитительной, анархической и свободной жизнью. Если они не помогали отцу разносить письма – он служил почтальоном, а Элайджа помнил, что, например, на Квон-Мин-стрит номера домов шли с 1 по 43, а потом сразу перескакивали на 35, поскольку адреса в «городе-крепости» тоже были свободолюбивы, – то присоединялись к маленьким чертенятам, обитавшим в квартале. О да! Это было счастливое время. Единственный по-настоящему счастливый момент в его жизни. А все остальное было всего лишь долгим трауром по этим волшебным годам.