Саймон не говорил ни слова; он смотрел на дорогу, крепко вцепившись в баранку. Так крепко, что, казалось, одно резкое движение – и он вырвет ее из приборной доски.
– Папа?
– Ты моя дочь. И я всегда буду тебя защищать. Всегда. Я горжусь тобой. И сейчас ты все делаешь правильно.
Она подвинулась к нему поближе. Саймон обнял ее одной рукой, другой продолжая держать руль.
– Но ты не убивала Аарона.
Он почувствовал, как она напряглась под его рукой.
– Он избил тебя за два дня до того, как был убит.
– Папа, не будем об этом, прошу тебя.
Как же Саймону хотелось этого!
– Ты позвонила матери. Как ты и сказала. И попросила ее о помощи.
Пейдж еще плотнее прижалась к нему. Тело ее дрожало. Он встревожился: может, не стоило так давить на нее? Но надо выяснить все до конца.
– В тот вечер мама говорила тебе, чтобы ты не приходила туда?
– Папа, пожалуйста… – тихо проговорила она.
– Я твою маму прекрасно знаю, и я сам бы рассматривал ситуацию точно так же. Мы бы забрали тебя к себе, потом отвезли в этот прекрасный реабилитационный центр, но пока Аарон был жив, какие бы дикие отношения вас ни связывали, он все равно отыскал бы тебя. Вашей связи я никогда не понимал и не пойму. Аарон был вроде паразита, и его непременно надо было убить.
– Вот я это и сделала, – сказала Пейдж.
Она старалась говорить с самоуверенной бравадой, но получилось у нее плохо.
– Нет, милая, ты этого не делала. Поэтому Лютер и стрелял в маму. В тот вечер он ее видел. Об этом он хотел мне рассказать перед тем, как его убили. Лютер видел, как она выходила из вашей комнаты, а может быть, видел и убийство, я не знаю. И потом, через несколько дней, он вдруг видит твою мать рядом с Рокко, и у него мелькает мысль, что она и его собирается убить. Аарон ведь работал на Рокко, так? Поэтому Лютер и выхватил пистолет. Поэтому он и стрелял не в меня, а в маму. И поэтому продолжал настаивать, что это была самооборона.
Фагбенл был прав с самого начала.