– Почему мама мне не сказала, что она тебе помогает?

– Это я ее попросила. Пригрозила: если скажет, я откажусь лечиться.

– Почему ты не хотела, чтобы я знал?

Пейдж повернулась к нему. Он заглянул в исстрадавшиеся глаза своего ребенка и подумал: как давно он не смотрел на нее по-настоящему, как вот сейчас.

– Потому что вспоминала твое лицо, – сказала она.

– Что?

– Когда у меня что-нибудь не получалось, когда я подводила тебя, у тебя было такое разочарованное лицо… – Она замолчала и помотала головой, словно хотела избавиться от этого образа. – И если бы у меня снова ничего не вышло и я увидела бы твое лицо, мне не давала бы покоя мысль о самоубийстве.

Саймон снова прикрыл ладонью рот.

– О милая…

– Прости меня.

– Не надо. Прошу тебя. Мне больно от мысли, что из-за меня ты так чувствовала.

Пейдж принялась нервно расчесывать руки. На них еще виднелись точки былых уколов, хотя уже не очень отчетливые.

– Папа…

– Да?

– Мне уже надо ехать.

– Я тебя отвезу.

По пути они остановились у своего дома и зашли. Пейдж разбудила брата и сестру. Саймон достал айфон и снял на видео восторженные слезы в глазах всех своих троих детей во время этой краткой, но бурной встречи. Вернувшись в больницу, он покажет видео Ингрид. Не важно, услышит она что-нибудь в состоянии комы или нет. Он все равно будет снова и снова прокручивать его и для себя, и для нее.

Дорога на север была долгой. Но он ничего не имел против. Первые несколько часов Пейдж спала.

Саймон остался наедине с собственными мыслями.