Маурисио, то есть Иван, дал ей воды, потом обнял и попытался помочь подняться. Она вся сжалась, словно мимоза, которая таким образом реагирует на близкую угрозу и защищается от врага. Но в то же время эта женщина-растение, мимоза-недотрога и неженка вдруг почувствовала, как нервное напряжение почему-то стало спадать. С одной стороны, она была бесконечно рада услышать голос любимого, но с другой… Боже! Что такое он только что сказал?

Таких тяжелых и мучительных разговоров у Ивана еще никогда не было. Он хотел рассказать ей все, открыть, кто он такой и чем занимается. И терпеливо ждал, пока женщина выглянет из раковины, в которую спряталась. А потом принялся описывать то, что увидел и пережил за последние двое суток. Как его собирались убить и как ему самому пришлось убить человека, получившего такое задание.

– Я люблю тебя, Эва. Поэтому я здесь. Я люблю тебя и больше не могу лгать.

В ответ Эва задала ему один-единственный вопрос: – Значит, ты руководил кубинской резидентурой в Венесуэле?

– Да.

Эва пристально смотрела на него. Никогда раньше никто не смотрел на него так. Это был не взгляд, а мощный и сводящий с ума луч. Ему не хватало воздуха. Она не сводила с него глаз. Не произносила ни слова. Но при этом не открыла ни своего настоящего имени, ни дела, которым занималась. Возможно, потому, что в глубине души была уверена: если к столь откровенному признанию его подтолкнуло то, что они пережили недавно вместе, то, скорее всего, Маурисио уже и так знает, кто она такая на самом деле. И, судя по всему, будет действовать соответствующим образом.

Вообще-то Эва готовилась к худшему – к тому, что он попытается ее убить. Или ей самой придется убить его. Но пока ничего такого не происходило. Время словно остановилось. Была одна только тишина, одно только молчание. Долгое, изматывающее молчание, пока оба старались разобраться в том, что с ними случилось и как им следует теперь поступить. Два молчания, перебиваемых лишь взглядами, полными вопросов, признаний и страхов.

Эву одолевал соблазн тоже искренне обо всем рассказать своему самому главному врагу, но осторожность и недоверие все еще не отпускали ее. И она ничего ему не сказала. Зато Иван открыл ей абсолютно все. Ему уже нечего было терять. – Я загнан в угол, Эва, меня обвинили в том, что я двойной агент, предатель. Думаю, кто-то ловко сплел эту интригу против меня… Я не святой и знаю, что у меня в G2 есть недоброжелатели, но на сей раз, судя по всему, мне пришел конец.

Эва старалась скрыть охватившую ее панику. Она вспомнила все, что за последние годы читала о нем в подробных досье, которые вело ЦРУ, собирая сведения о ловком и неуловимом кубинском разведчике. Читала, но никогда не видела его лица. Там не было ни фотографий, ни видео, на которых он был бы запечатлен. ЦРУ и спецорганы ряда других стран давно пытались схватить его или ликвидировать. Но он всегда ускользал от них. Эва прекрасно помнила, что, знакомясь с этими материалами, чувствовала ненависть и одновременно восхищение. И всегда приходила к одному и тому же выводу: “Этот тип действительно хорош. Исключительный разведчик. Мы не можем позволить ему и дальше продолжать так работать. Его необходимо уничтожить”.