– Да не в этом смысле. – Отец поманил ее за собой. – Он не под душем или типа того. Просто мальчик неважно себя чувствует и на всякий случай хочет оставаться там. Он знает, что ты должна приехать.
Ее отец еще раз приглашающе взмахнул рукой, пропуская ее вперед. Встал слева от Элизабет, потянувшись одной рукой к дверной ручке, и она оказалась в пустом пространстве между его рукой и дверью.
– Дитя – вместилище любви, – произнес он. – И это то, что я не устаю повторять. Все, что сейчас происходит. Дорога, которая ведет отсюда… – Его рука коснулась ручки. – Все дело в чистоте и невинности.
– Мы по-прежнему говорим про Гидеона?
– Про Гидеона. Про семью. Про следующий час твоей жизни.
Отец открыл дверь, и Элизабет увидела все, словно сквозь туманную муть: Гидеона и избитую девушку, кровь, белую кожу и яркую серебристую ленту. Увидела все это, и не успело ее сердце стукнуть еще хотя бы раз, как она ощутила, что окружающий мир вдруг рассыпается на куски, превращаясь во что-то совершенно необъяснимое и жутко холодное. Элизабет не понимала, что происходит, – при всем желании не могла. Но заплывшие глаза были глазами Ченнинг, а это уж точно не отвечало никаким ее представлениям об окружающем мире. Элизабет инстинктивно поднырнула под руку отца и стала поворачиваться, стремясь обрести пространство и свободу действий, но он стоял прямо у нее за спиной и был наготове. Пришлепнул ее к дверному косяку одной рукой, а другой вдавил ей в шею что-то твердое и гладкое. Элизабет уперлась в косяк ногой, но даже тогда поняла, что опоздала. Электрический ток пронзил ее шею, и отец последовал за ней на пол, продолжая разряжать в нее шокер, пока она выкручивалась, бестолково молотила руками и ногами и чувствовала, что крик намертво застрял в горле. Все тело горело огнем. Вдохнув озоновый запах разряда, за дверью ванной успела увидеть Гидеона, застывшего с разинутым ртом, и Ченнинг, крик которой столь же безмолвно пытался вырваться наружу, как и у нее.