– Не смейся надо мной!

Она засмеялась еще пуще.

– Перестань, – произнес он, но теперь это было уже за пределами ее воли. – Элизабет, пожалуйста…

Она сильно втянула воздух сквозь зубы и выдавила наружу даже не смех, а пронзительный хрип, в котором не было ни капли веселья. Но это было все, что у нее было, и она продолжала, даже когда его руки опустились и он опять привстал на цыпочки. Смех прервался вместе с дыханием, но Элизабет продолжала чувствовать его у себя внутри, какую-то секунду яркий, а потом тусклый и умирающий, как и она сама.

35

35

Гидеон очнулся от шума ветра и тепла пропитавшейся кровью рубашки. Он чувствовал жуткую слабость, но истина моментально открылась ему во всем своей неприглядной красе.

Все это по-настоящему.

Все это действительно происходит.

Гидеон попытался сесть, но что-то пошло не так, так что он опять опустился на землю. На следующий раз стал действовать медленней, и когда церковь перед ним перестала кружиться, посмотрел на желтую ленту, которую сорвал священник. Там нашли тела. Он даже припомнил несколько имен из того, что видел по телевизору.

Рамона Морган.

Лорен, как там ее.

А потом были еще и те, что внизу. Еще девять женщин, как говорили. Еще девять призраков. Эта мысль его напугала, но его мать тоже погибла здесь, и если действительно существуют призраки, то, может, сейчас она тоже среди них. Она была хорошим человеком, а может, и все остальные тоже. Может, они заглянут ему в сердце, и он поймет, что нет никаких причин для страха. Но Гидеон был религиозным мальчиком. Верил в Бога, ангелов и во всякие плохие вещи тоже.

Относился ли к ним священник?

Так не должно было быть, но он подумал, что наверняка это так. Иначе почему он здесь вместе с Лиз и той другой девушкой? Почему они связаны, замотаны скотчем и перепуганы до смерти? Все это уже слишком. Но правда о том, что ему придется сделать, была проста. Ему надо зайти внутрь и посмотреть. Так что Гидеон с трудом поднялся по ступенькам и с высоты крыльца посмотрел на раскинувшуюся перед ним долину – пушистую, узкую и длинную. Красиво, подумал он, а потом открыл дверь и отправился искать этого урода. Его было нетрудно найти. Алтарь был освещен, и на нем лежала Лиз. Ее отец мучил ее, и при этом зрелище Гидеон почувствовал еще бо́льшую слабость. Через десять шагов ноги вообще стали подкашиваться, и он подумал о таких вещах, как кровопотеря, шок и разговоры врача о зашитой тонкими нитками артерии.

Рубашка стала тяжелой.

Веки тоже.

Ухватившись за скамью, он стал ждать, пока не пройдет обморочная дурнота, но она не проходила. Вообще-то становилось все хуже и хуже. Ноги будто онемели. Во рту пересохло. Споткнувшись, Гидеон упал на одно колено, вдохнув запах ковра и гнилого дерева. Та девушка пыталась кричать, но все, что он видел – это Лиз на алтаре, как она изворачивалась и дергалась и как веревки вреза́лись ей в лодыжки. На шее надулись вены, рот приоткрыт. Гидеон, цепляясь за скамью, заставил себя подняться, подумав: «Вот так и умерла моя мать. Прямо здесь. Прямо вот так». Но пробел в его рассуждениях не закрылся, пока он не подошел достаточно близко, чтобы увидеть кровь, разлившуюся в глазах Лиз.